— Не знаю. Но мне неприятно, когда меня считаютстариком в сорок с небольшим лет. Моя дочь говорит примерно то же, что и ты. Ноя с ней не всегда согласен.

— Вот поэтому ты и начинаешь стареть, — засмеялсяДронго.

Официант поставил перед ним греческий салат. Это были тонконарезанные овощи с зеленью, оливками и сыром. Он взял хлеб.

— Я по-прежнему чувствую себя молодым. Или, вернее, мнехочется так себя чувствовать. Ты знаешь, моему отцу почти семьдесят пять. И онговорит, что жизнь — удивительная вещь, что он только сейчас начинает понимать,какая это прекрасная штука. И он все еще наслаждается жизнью.

— По-моему, это прекрасно, — пробормоталВейдеманис, — может, поэтому ты так же влюблен в жизнь, как и твой отец.

— Его жизнь оказалась более спокойной, чем моя, —задумчиво сказал Дронго, — у них не было таких потрясений. Даже во времявойны они точно знали, какие ценности защищают. А я потерял собственную странуи оказался совсем в другой системе координат. Хотя, наверно, у каждогопоколения свои испытания.

— Ты становишься меланхоликом, и это мне ненравится, — заметил Эдгар, — ты никогда не был таким. В твоихрассуждениях стала появляться печальная мудрость.

— Это «кризис среднего возраста», — невеселоулыбнулся Дронго. — У нас в группе много красивых молодых женщин.Тридцатилетние Мулайма Сингх и Виржиния Захарьева, двадцатипятилетние ЕкатеринаВотанова и Драгана Павич. Катя даже моложе на один год. И я впервые в жизни незнаю, как себя вести. Ухаживать за ними я не могу, я кажусь себе неуклюжимловеласом. Особенно интересно с Вотановой. Она ведь по возрасту годится мне вдочери. А пытается спорить со мной на равных, отстаивая свою точку зрения.Иногда я жалею, что не смогу продолжить нашу дружбу.

— Почему? — удивился Вейдеманис. — Ты можешьвзять их киевский адрес.

— Не уверен, что это было бы правильно, —пробормотал Дронго, — они забудут о нашей встрече как только мырасстанемся. Все так и должно быть. У меня за спиной два ранения, участие внескольких войнах, масса разных расследований. И последние семнадцать летпотрясающей жизни, включающей в себя путешествия по всему миру и массу встреч синтересными мужчинами и красивыми женщинами. Вчера одна немка пришла ко мне вномер.

— И как ты себя повел? — усмехнулся Вейдеманис.

— Очень плохо. Я ее просто выгнал. Можешь себепредставить!

— Почему выгнал? Сколько ей лет?

— Лет тридцать — тридцать пять. Но разве это главное. Иона симпатичная женщина. Но, кажется, все дело во мне. У меня намечается«кризис среднего возраста», так, по-моему, говорят о сорокалетних мужчинахпсихологи.

— В жизни не поверю, — пробормотал Эдгар, —не могу представить тебя унылым меланхоликом.

— Нет-нет. Представь, что, столкнувшись с молодымилюдьми, я впервые это ясно ощутил. У меня «кризис среднего возраста», а у нихвся жизнь впереди. Вот почему я буду помнить о наших встречах, а они забудут обэтом сразу и навсегда. Для меня это обретение неких новых ценностей, для них —всего лишь эпизод в начале жизни.

— Зато в сорок они поймут, что это было самое интересноепутешествие в их жизни, а ты — самым интересным человеком в этойпоездке, — прокомментировал Вейдеманис.

— Значит, мне нужно подождать совсем немного, —махнул рукой Дронго, — подождать, пока им не исполнится сорок лет.Впрочем, у меня профессия, с которой трудно рассчитывать на долголетие. Ты ужезнаешь про убийство Темелиса? — спросил он, меняя тему.

— Да, — угрюмо кивнул Вейдеманис, — японимаю, почему ты начал этот разговор о кризисе. Его убили у тебя на глазах.

— Почти. Убийца считает, что может вести себя подобнымобразом и я его не смогу найти. Думаю, что он напрасно пытается все времядоказать мне свое превосходство. Я ведь все равно его вычислю.

— В таком случае сделай это быстрее, — попросилВейдеманис, — завтра вы уже въезжаете в Восточную Европу. И до Москвыосталось не так много дней.

— Я уже очертил круг подозреваемых, — призналсяДронго, — и в моем списке осталось всего несколько человек. Думаю, чточерез три-четыре дня я назову тебе имя убийцы. Я оставлю деньги на столе.

— Это еще один твой комплекс, — пробормотал,улыбнувшись, Вейдеманис. — Почему ты никогда не позволяешь за тебяплатить?

— Тебе я могу признаться, — рассмеялсяДронго. — Дело в том, что меня приучил к этому мой отец. Он с детствавнушал мне: за свой хлеб человек обязан платить сам. А если тебя приглашаютразделить хлеб с малознакомым человеком, плати сам, чтобы тот никогда не могупрекнуть тебя его хлебом, которым он тебя угощал. Это к тебе, конечно, неотносится, но говорят, привычка — вторая натура. И потом, если мы завалим этодело, то одинаково потеряем деньги. А если найдем мерзавца, то вместезаработаем. Будь здоров. У меня есть список из шести человек, которых я просилбы тебя проверить. Мне нужны данные по их работам. По их литературным работам.Это Георгий Мдивани, Юрий Семухович, Стефан Шпрингер, Альваро Бискарги, МэрриетМеестер, Виржиния Захарьева. Достань мне все их работы, чтобы я мог с нимиознакомиться.

— Хорошо. Встретимся в Мальборке?

— Ни в коем случае. Это маленький польский городок, гдекаждый появившийся иностранец будет на виду. Давай лучше в Калининграде. Думаю,что к тому времени я уже буду знать, кого конкретно мне подозревать. И твоиданные мне очень помогут.

— Хорошо, встретимся в Калининграде. Все участникипроекта будут размещены в двух отелях — «Балтика» и «Калининград», но несколькочеловек отвезут в отель «Чайка». Это престижный отель в центре города.Несколько я знаю, среди этих людей есть и твоя фамилия.

— Кто еще?

— Мураев и Харламов, Мэрриет Меестер, Карлос Казарес,Инес Педроса, я не помню всех, но их немного, человек десять-двенадцать. Этосделано специально, чтобы ты мог спокойно встречаться с каждым, кто тебе нужен.

— Кто знает о моем появлении в Калининграде?

— Только несколько человек из управления ФСБ поКалининградской области. Даже губернатор Горбенко не поставлен в известность поповоду нашей операции. Они так долго готовились к приему этого «Экспресса»!Целых два года. Нужно их понять. Они чувствует себя колонией, отрезанной отметрополии. И рады каждому мероприятию, проводимому в их области.

— Ясно, — Дронго поднялся, — тогда буду ждатьтебя в «Чайке», — он кивнул другу на прощанье и вышел из ресторана.

В британском павильоне, куда он прошел сразу после этого,было достаточно интересно, но Планнинга нигде не было. Дронго прошел вофранцузский павильон, потом в испанский и наконец нашел Планнинга в кафе,недалеко от немецкого, самого большого павильона.

— Я думал, что вам не интересны подобныевыставки, — пробормотал Планнинг.