Она постучала еще раз, и он, быстро натянув джинсы и майку,открыл дверь.

— Добрый вечер, — сказала она по-английски,улыбаясь.

— Добрый вечер, — ответил он и попытался тожеулыбнуться.

Кажется, на этом ее английский словарный запас был исчерпан.

Она смотрела на него, явно ожидая, что он посторонится ипропустит ее в номер. Но он стоял как каменный. Он видел, как она на негосмотрит, и уловил запах спиртного. Очевидно, внизу, в баре, она уже выпиладовольно много. И теперь ее тело требовало разрядки.

— Вы не говорите по-немецки? — наконец догадаласьспросить дама.

— Нет, извините, только по-английски, — с его лицаеще не сошла несколько растерянная улыбка.

Она была неплохо сложена, у нее были красивые светлые глаза.Но всего этого было явно мало, чтобы он посторонился. Он чувствовал себянеловко, особенно после эпизода в сауне, ведь она видела, как он выскочил вполном смятении.

— Я плохо говорю по-английски, — пожала плечаминемка. — Я выросла в Швейцарии, а там говорили только на немецком, французскоми итальянском. Вы знаете французский или итальянский?

— Немного знаю итальянский. — Отступать былоневозможно: она могла помнить, как он разговаривал с итальянцами.

— В таком случае будем говорить по-итальянски, —предложила она. — Сеньор не хочет меня пустить в свой номер?

На ней были темные легкие брюки и светлая майка, под которойбольше ничего не было.

— Извините меня, сеньора, — сказал Дронго, немногопосторонившись.

«В этом отеле не такие большие номера, чтобы моглипоместиться двое, — подумал он. — Во всяком случае, ей придется сестьлибо на кровать, либо на стул».

Она быстро оценила обстановку и, выбрав кровать, уселась нанее.

— Наши женщины говорят, что вы самый элегантный мужчинав «Экспрессе», — сказала она, улыбнувшись.

— Это преувеличение. Просто большинство писателей носятбороду и усы, а я люблю быть всегда чисто выбритым. Вот и вся моя элегантность.

— Вы хорошо говорите по-итальянски, — заметилаона. — Наша итальянская коллега сегодня вполне оценила ваши достоинства.

Дронго почувствовал, что краснеет. Он, много раз проходившийсквозь нелегкие испытания, каждый раз терялся от подобной лобовой атаки, незная, как реагировать.

— Я не бываю на нудистских пляжах, — пробормоталон, — поэтому такая обстановка была для меня несколько необычной.

— И вы не ходите в сауну? Или в вашей стране нет общихсаун? — засмеялась она.

— В моей стране действительно нет ничегоподобного, — кивнул Дронго.

Он почувствовал себя неловко от того, что стоял близко кней, и, пройдя к столу, опустился на стул.

— Поэтому вы чувствуете себя таким скованным, —засмеялась она. — Не волнуйтесь, я вас не съем, честное слово.

«Надеюсь», — подумал он, изображая улыбку.

— У вас есть что-нибудь выпить? — спросила она.

— Только в мини-баре.

Он поднялся и достал из мини-бара небольшую бутылкушампанского. Быстро открыл ее, радуясь, что может хоть чем-то себя занять,отвлекая гостью от двусмысленного разговора. Принес два бокала, налилшампанского.

— Ваше здоровье, — он улыбнулся и пригубил кислыйнапиток.

«Почему шампанским называют такую гадость? — подумалДронго. — Честное слово, „Советское шампанское“ было намного лучше. И этосовсем не ностальгия по хорошему напитку, просто мы привыкли к другим вкусовымощущениям».

— Хорошее шампанское, — улыбнулась немка, облизнувгубы.

Она посмотрела на него долгим томным взглядом. «В такойситуации нужно быть либо идиотом, либо импотентом, — подумал он. —Пожалуй, идиотом быть лучше». Ему не нравились подобные атаки и эта подвыпившаяженщина, которая пришла к нему с весьма определенной целью.

— Очень хорошее.

Он не знал, как отделаться от назойливой особы. Но простотак выпроводить немку было невозможно.

— Вы всегда такой нерешительный? — спросила она.По-итальянски это прозвучало как оскорбление, примерно так: «Вы всегда такойцыпленок?»

— У меня был тяжелый день, — начал Дронго, —и я должен еще написать статью для газеты. Утром надо ее сдать, поэтому сейчася ее обдумываю.

— Вы можете написать ее позднее, — возразила она,чуть приподнимаясь.

— Конечно, — согласился Дронго, — но завтраутром мы все уезжаем на выставку «Экспо» и вернемся поздно вечером. А в газетеждать не будут. Я им должен сдать материал завтра утром.

На женщину из Восточной Европы такой аргумент неподействовал бы абсолютно. Но на немку, которая выросла в Швейцарии и живет вЗападной Германии, это произвело впечатление. Работа прежде всего. Самоеглавное в жизни — это твоя работа, которую ты должен выполнять вовремя икачественно Дронго вспомнил, что Яцек Пацоха говорил о немцах. Для них подъем всемь утра — настоящий праздник, так как обычно они встают в пять. Немказакивала в знак понимания. Она подумала, что можно будет встретиться и потом, аработа должна быть сделана именно этой ночью.

— Вы будете сейчас писать статью? — спросила она.

— Да, — вздохнул Дронго, — у меня уже естьнекоторые заготовки.

— Тогда не буду вам мешать.

Она попыталась подняться и чуть качнулась. Затем со смехомвсе-таки поднялась с кровати. Дронго сразу встал со стула. Она шагнула к нему иобхватила обеими руками. Ее рот был влажным и требовательным. А у него былоощущение жертвы, которая подвергается насилию. Она целовала его довольно долгои, только когда он невольно сжал ее руки, отпустила.

— Жаль, — сказала она, — такой породистыйэкземпляр пропадает.

«Еще немного — и она меня изнасилует», — подумалДронго, пытаясь отстраниться.

— Вы будете работать? — еще раз спросила она.

— Конечно, — он готов был сказать что угодно, лишьбы она убралась из его номера.

Груди у нее были большие, и набухшие соски прикасались к егогруди.

— Очень жаль, — сказала она по-итальянски, —очень жаль, — повторила она по-немецки и затем по-английски.

— Мне тоже жаль, — сказал Дронго, делая виноватоелицо.

— До свидания.

Она наконец отпустила его. Уже открыв дверь, она сноваобернулась, и ему пришлось выдержать еще один поцелуй.

Когда она наконец подошла к лифту, Дронго закрыл дверь,испытав невероятное облегчение. Он успел заметить, как она обернулась ипосмотрела на него. Ему было неловко. Закрыв дверь, он подошел к окну и раскрылего настежь.