— Вот так, — сказал Михаил Николаевич, хмуря седыеброви. — Таким был этот город полвека назад. Вы видите, во что егопревратили англичане? А ведь никто не собирается извиняться перед немцами замассовые убийства.

— Вы опять возвращаетесь к нашему спору?

— Нет, я думаю, что война отвратительна. Но историявсегда трактуется в пользу тех или других. Посмотрите, во что был превращенГанновер после войны. А вспомните Дрезден. Или Берлин. Конечно, немцы былиагрессорами, но при чем здесь мирное население?

— Вот это я и говорил, — согласился Дронго. —Я думаю, что вас всех как подлинно творческих людей должны волновать преждевсего моральные критерии.

— Это сложно, — задумчиво заметил Мураев. —ведь у каждого свои критерии. Они зависят отличных качеств каждого человека.

— Вы полагаете, что в каждом из нас есть нравственныеначала?

— Не знаю, — вздохнул Мураев, — в последнеевремя я начал сомневаться, что люди обладают подобными качествами. Мне вообщекажется, что наша душа — поле компромиссов, мы соглашаемся с чем-то ежедневно иежечасно.

— В таком случае наша свобода распространяется и навозможность выбора между добром и злом, — сказал Дронго. — Может быть,мы сами виноваты в том, что отвергаем эти нравственные начала.

— Люди слабы, — вздохнул Мураев, — и уж,конечно, мы все не ангелы.

— Я вспомнил спор епископа Бремхолма с ТомасомГоббсом, — улыбнулся Дронго. — Первый считал, что человек поколичеству объектов, на которые распространяется его свобода, более свободен,чем ангелы. Человек выбирает между добром и злом, тогда как ангелы могутвыбирать только добро. Епископ полагал, что такая свобода экстенсивна, так какчеловек не может творить добро в тех размерах, в каких его творят ангелы.Свобода ангелов носит интенсивный характер, ибо они не имеют вожделений ичувственных органов. Кажется, я цитирую почти дословно.

— Интересная мысль, — задумчиво сказалМураев. — И как ему возражал Гоббс?

— Он писал, что не может быть свободы интенсивной иэкстенсивной. Свобода, полагал Гоббс, есть свобода от насилия и от принуждения.Поэтому он разделял понятие свободы и полагал, что свобода от насилия естьабсолютная свобода, так как свободным от принуждения, даже добровольного, неможет быть ни один человек. Гоббс спрашивал своих слушателей: когда ангелыдействуют более свободно? Когда есть необходимость в их поступках, то есть онисвободны от насилия, но действуют под влиянием принуждения, пусть даже ибожественного, или у ангелов нет свободы от давящего на них морального диктата?

— Почему вы не бросаете свои занятия и не идетепреподавать? — вдруг спросил Мураев. — С вашими знаниями можно быломногого добиться.

— Мои знания — всего лишь последствия тогоудовольствия, которое я получаю от общения с книгами, — честно призналсяДронго, — это единственные мои друзья. Самые лучшие и самые приятные.

Они вышли на воздух. Над городом собирались темные тучи.Дронго поднял голову.

— Кажется, скоро начнется ливень, — сказал он, глядяна небо. — В каком отеле вас разместили?

— Далеко, — махнул рукой Мураев. — Насотвезут туда на автобусе.

— В таком случае я поспешу в от ель. Я не взял с собойзонтика, но, кажется, успею добежать раньше, чем начнется дождь.

— Я хочу подарить вам свою книгу. — сказалМураев. — Прошу вас, не обижайтесь за надпись, которую я на ней сделал.

— Меня трудно обидеть, — сказал Дронго, чутьповышая голос.

Тучи стояли над головой, и атмосфера казалось нагретой дотакого состояния, что могла взорваться в любой момент. Михаил Николаевичпрочел:

Таинственный Дронго — аналитик. Однако

Его в Европе знает каждая собака

А ежели взглянуть пошире,

То даже не в Европе — в целом мире.

— Не обиделись на собаку? — спросил Мураев.

— Конечно, нет. Во-первых, это некий символ, аво-вторых, мне приятно получить от вас вашу книгу. Спасибо большое.

Дронго забрал книгу и быстро зашагал по направлению к отелю.Дождя он не боялся, наоборот, он любил дождь. Может, потому, что в его родномБаку это было большой редкостью. И когда прогремел гром и первые струиобрушились на землю, он с удовольствием поднял голову, подставляя им лицо. Этобыл настоящий ливень, и уже через несколько минут Дронго вымок до нитки. Но онпродолжал медленно идти, наслаждаясь потоком воды, льющимся с неба с такойсилой.

На улице он встретил украинцев, прятавшихся от дождяподдеревом. Несмотря на зонтики, которые они держали над собой ливень,сопровождаемый сильными порывами ветра, доставал их и под деревом. Дронго подошелк ним.

— Где вы были? — спросил он. — Я не видел васна приеме.

— Купались, — усмехнулся Семухович. — Здесьесть небольшое озеро, и мы ходили туда. Днем было очень жарко.

— Вы хорошо устроились, — улыбнулся Дронго, —но я думаю, что если вы останетесь под дождем еще несколько минут, то вымокнетеокончательно. Бежим через улицу в соседнее кафе. Если, конечно, дама невозражает.

— Вот видите, — усмехнулась Вотанова, — выуже научились сначала спрашивать.

— Еще немного — и вы научите меня хорошимманерам, — прокричал Дронго, заглушая шум дождя, — бежим быстрее.

Через несколько минут они сидели в небольшом кафе, и Дронгозаказал традиционную текилу для всех присутствующих. Когда первые порции быливыпиты, он достал найденную на месте убийства пуговицу и показал ее Вотановой.Женщины обычно замечают подобные вещи лучше мужчин.

— Вы не знаете, кому могла принадлежать этапуговица? — спросил он у Кати.

— Наверно, она с темной рубашки, — ответилаВотанова, взглянув на пуговицу, — может с блузки. Хотя нет, это, скорее,рубашка спортивного типа.

— Я тоже так подумал, — кивнул Дронго. — Выне знаете, кто у нас носит такие рубашки?

— Не знаю, — улыбнулась она. — Вот вас ясразу различаю. Ваша золотая пряжка на ремне достаточно заметна.

Она говорила о его ремнях «Балли» с желтой пряжкой.

— С завтрашнего дня буду носить серебряную, чтобы нетак бросалась в глаза, — парировал Дронго.

Они вернулись в отель через час, когда ливень наконецпрекратился. Было уже поздно. Дронго попросил портье отправить намокший костюмв чистку, затем снова принял душ и достал книгу Мураева, собираясь начать еечитать. Именно в этот момент в дверь постучали. Дронго нахмурился. Он не любилнеожиданных телефонных звонков и незапланированных визитов.

Дронго подошел к двери и посмотрел в глазок. На порогестояла немецкая журналистка, с которой он оказался вместе в сауне. Он смутился.Взглянул на часы. Интересно, что ей нужно в такой поздний час? К тому же она,кажется, не говорит по-английски, а он не знает немецкого. Но нужно открыть,чтобы не выглядеть смешным.