– Иди к нам, старик, – Пьетро подвинулся на скамейке. – Ешь и пей, я угощаю. А в благодарность расскажешь нам что-нибудь занятное.

Распятие. Художник Антонелло да Мессина

* * *

Сев за стол, старик съел кусок хлеба, немного вареных овощей и крошечный кусочек жареного мяса. Выпив глоток вина, он сказал:

– Благодарю вас. Я сыт.

– Мало же ты ешь, – заметил Пьетро. – Ты взял хорошего помощника, Марио. Уж не знаю, как он будет помогать, но его питание тебе дешево обойдется.

– Поглядим, – буркнул Марио.

– Если ты наелся, начинай рассказ, – Пьетро хлопнул старика по плечу. – Эй, ребята, тихо! Слушайте.

– Хотите, я расскажу вам о человеке, которого я уважал, Это был хороший человек, но погиб на виселице, а перед этим его жестоко пытали, – начал старик.

– Он был вором или грабителем? – спросил Пьетро, а Марио невольно провел рукой по своему изуродованному лицу.

– Нет, наоборот, – ответил старик.

– Что значит – наоборот?

– Разрешите, я расскажу по порядку. Тогда все будет понятно.

– Давай, мы слушаем.

– Этого человека звали Джироламо Савонарола…

– Чего-то я о нем слышал, – сказал Марио.

– Пусть старик говорит, не будем ему мешать, – шепнул ему Пьетро. – Позабавимся.

– Джироламо происходил из старинного падуанского рода, – продолжал старик. – Его дед, Микеле Савонарола, был известным врачом…

– Был у нас в шайке один врач, – Пьетро не выдержал и перебил старика. – Любил закладывать за воротник, вот его и выгнали из цеха лекарей. Поскольку он больше ничего делать не умел, пришел к нам, и такой из него вышел разбойник, любо-дорого посмотреть! Кистенем орудовал мастерски… Пропал он из-за той же любви к выпивке: как-то перебрал в трактире и расхвастался о своих подвигах. Его схватили и повесили, а перед смертью он сказал: «Вы казните меня за людей, которых я убил, будучи разбойником, но это лишь малая часть от тех, кого я умертвил, будучи врачом. Какая несправедливость – тогда вы благодарили меня, а теперь вешаете!».

– Я могу рассказывать дальше? – спросил старик.

– Валяй! – Пьетро хлопнул его по плечу. – Это так, к слову пришлось.

– Джироламо тоже готовился стать лекарем, но его постигла несчастная любовь. Расставшись с мирскими соблазнами, он ушел в монастырь.

– Дурак, – отрезал Марио. – Если из-за каждой упрямой девки мы будем в монастырь уходить, кто работать станет?

– Но тогда и монастырей не было бы! – расхохотался Пьетро. – Девки разве позволили бы, чтобы все парни от них в монастыри убежали? Они монастыри по камешкам разнесли бы!

– Точно, разнесли бы! – подхватили за столом. – Нам без девок худо, а им без нас и вовсе житья нету.

– Шпарь дальше, старик, – сказал Пьетро.

– В монастыре он вел суровую жизнь, – терпеливо продолжал старик, – и посвящал свободное от молитв время изучению Отцов Церкви. Увидев такую праведность и ученую набожность, настоятель поручил Савонароле обучать новичков и возложил на него обязанность проповедника. Вскоре Джироламо отправили проповедовать в Феррару, а потом ему приказали отправиться во Флоренцию.

– Вспомнил! – вмешался Марио. – Это тот самый Савонарола, что перевернул вверх дном весь город. Да, я о нем слыхал.

– Не мешай слушать, – попросил его Пьетро. – Говори, старик.

– …Во Флоренции правил тогда Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным. Городской Совет полностью подчинялся ему и даже отдал Лоренцо государственную казну, которой тот распоряжался как личной собственностью.

– Ого! Ловкий парень! – воскликнул Пьетро. – Попробуй кто-нибудь в воровской шайке присвоить себе общие деньги, его тут же прирезали бы.

– Еще бы! – подхватили за столом. – Надо соблюдать законы.

– Но у богатых свои законы, – с некоторой завистью произнес Марио. – Вернее, богатым плевать на любые законы, кроме тех, что идут им на пользу.

– Это точно, – согласился Пьетро, – вот оттого там полный беспредел. Я не взял бы в шайку богатенького, – разве можно на него положиться?

– …Лоренцо использовал общественные деньги для того, чтобы поддержать философию, литературу, скульптуру и живопись, – рассказывал старик.

– Вот идиот, – прошептал Марио.

– При нем в городе работали знаменитые живописцы и скульпторы…

– Какая это работа?! – фыркнул Пьетро.

– Он и сам писал стихи, рассказы, а также ученые трактаты…

– Экий бездельник! Хорошо устроился! – вскричали за столом.

– Все бы ничего, – упорно продолжал старик, – однако роскошь и удовольствия значили для Лоренцо куда больше, чем заповеди Спасителя. То же могу сказать о флорентийской Церкви: храмы были красивы и роскошны, но Бога в них не было; священники пользовались всеми благами земной жизни, но забывали о жизни вечной. Простой же народ плохо жил при Лоренцо. Глядя на его прекрасные дворцы, слыша о его несметных богатствах, люди не могли не думать, что ради этого великолепия у них отбирают последние гроши. Действительно, Лоренцо искал все новые и новые способы увеличения поборов с народа, и многие из них были нечестными.

– Да уж, ловкач, – заметили за столом. – Куда нам до таких!

– Еще бы! Мы честные грабители, – согласился Пьетро.

* * *

Старик откашлялся, перевел дыхание и продолжал:

– В эту пору Джироламо приехал во Флоренцию. Он сразу поставил себя в независимое положение по отношению к Лоренцо Медичи, отказавшись явиться к нему с выражением почтения; Лоренцо пришлось уступить.

– Молодец, – сказал Пьетро. – Важно сразу показать, кто ты есть.

– Мало того, когда Лоренцо тяжко занемог, он призвал Джироламо, чтобы тот исповедал его. Однако Джироламо убеждал Лоренцо возвратить флорентийцам свободу и отдать все несправедливо приобретенное имущество; Лоренцо отказался, и Джироламо ушел, не дав умирающему отпущения грехов.

– Ишь ты, – покачал головой Марио, то ли осуждая, то ли одобряя этот поступок.

– Прошло немного времени, и Джироламо стал так любим народом, что его слушались более чем раньше Лоренцо… Как он проповедовал: с какой страстью, с каким чувством, как убедительно! – глаза старика блеснули. – «Всякое зло и всякое благополучие государства зависит от его главы, – говорил нам Джироламо. – Тираны неисправимы, ибо горды, любят лицемерные похвалы и не хотят возвратить обратно захваченное несправедливо. Они предоставляют общественное управление дурным чиновникам, склоняются на лесть, не выслушивают несчастных, не судят богатых. И тогда богачи присваивают себе все доходы и налоги, а бедняки умирают с голода. Всякий излишек – смертный грех, так как он есть достояние бедных».

И он не только говорил, но и действовал: когда большинство мест в городском Совете досталось его друзьям, были приняты законы об освобождении заемщиков от уплаты долгов, а затем был учрежден один-единственный заемный банк, где с заемщиков брали маленькие проценты, ссужая деньги на большой срок. Все прежние банкиры, бравшие большие проценты, были изгнаны из Флоренции.

Были приняты законы и против ненужной и вредной для