Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понял я и другое: монастырь – самая бесполезная и самая вредная организация на свете. Бесполезная – оттого что сообща, скопом, хорошо строить дом, или тушить пожар, или вытаскивать невод из реки, то есть выполнять земные работы и обязанности. Однако спасение души – дело личное, определенное исключительно Богом. Поэтому, если вместе соберутся и сто, и тысяча, и сто тысяч человек, – они смогут сделать для спасения душ своих не более, чем каждый из них в одиночку.
Но ладно бы, если монастыри были только бесполезны, но они еще и вредны! Я не буду вспоминать о пороках монахов, вы и без меня об этом хорошо знаете, я скажу о вреде монашеской жизни в целом. Она богопротивна и оказывает разлагающее влияние на веру. Мы, монахи, бросили вызов самому Спасителю, ведь Он жил среди людей, и апостолы Его жили среди людей. Он пришел, чтобы спасти людей, а не обособиться от них, и апостолам Своим приказал душою стремиться к Богу, но жить в миру, заботясь об обращении человеков к истинной вере. Мы же, в монастырях своих, вопреки заветам Христа, отвергли мир земной во имя собственного спасения. Мы стали подобны тому зерну, которое не было брошено в землю во время посева, и потому само оно сохранилось, но всходов не дало!
Скажу больше: через монашество в мир входят многие грехи. Куда направляется согрешивший христианин, где он ищет искупления? А направляется он в паломничество по «святым обителям», оставляет там деньги, делает богатые вклады, и, успокоенный, возвращается домой, заручившись у нас, монахов, уверениями в отпущении грехов и препоручив нашей братии молиться о его душе. Что может быть вреднее для христианства, чем такое «искупление», чем перекладывание заботы о своем спасении на якобы особо приближенных к Богу избранных угодников? Не удивительно, что христиане делаются легкой добычей сатаны, поддаются его соблазнам, грешат вновь и вновь! Мы, монахи, совращаем стадо христианское и прокладываем ему дорогу в ад… Вот отчего я решил уйти из монастыря, и вас призываю к этому.
– Я готов хоть сейчас! Я еще и первого ведра с водой наверх не поднял, а мне предстоит сегодня пятьдесят ведер поднять! – воскликнул Якоб. – Но прежде чем уйти, надо запастись едой, – что мы будем есть в пути? Я не могу…
– В пути? А куда мы пойдем, ты не подумал? – перебил его Иоганн. – Кому мы нужны и чем будем жить?
– За это не беспокойтесь, братья. Бог нас не оставит, – улыбнулся Ульрих. – В пути прокормимся милостыней, а пойдем мы в город, где я учился до того как принять постриг, и где по-прежнему живут мои родственники и друзья. Они помогут нам где-нибудь пристроиться, но главное – мы будем служить Христу!
– Это главное для тебя, – сказал Иоганн едва слышно.
– Ну, что ты застыл? – дернул его за рукав сутаны Якоб. – Пошли, пошли скорее! Не дай Бог, нелегкая принесет аббата… Пошли же, ну?
– Что, в обитель даже не зайдем? – спросил Иоганн у Ульриха.
– Нет, зачем? Все наше с нами. Но давайте все-таки поднимем наверх эти ведра, что мы уже наполнили. Пусть они останутся братии.
– Так и быть, поднимем, – согласился Якоб. – О-хо-хо, какая тяжесть! И как бы я носил по пятьдесят ведер ежедневно? Эх, аббат, аббат, это же надо такое придумать!
Жан
Наутро после праздника Всех Святых в городе был полный бедлам. Улицы были завалены всяким маскарадным хламом, черепками глиняной посуды, разбитыми бутылками, шкурками от копченых колбасок, соленым горохом, огрызками брюквы и луковиц.
С рассветом десятки дворников и специально нанятых уборщиков вышли на расчистку городских улиц. Их сопровождали стражники, которые прогоняли собирающих объедки бродяг и нищих, относили в «холодную» перепивших, не способных подняться с земли горожан, а также отправляли в мертвецкую при монастыре трупы тех, кто умерли минувшей ночью от пьянства или обжорства, или погибли в драках, или были убиты разбойниками.
К полудню улицы должны были принять свой обычный вид, поэтому уборка шла полным ходом, и до ее окончания пройти по городу было трудно. Тем не менее, небольшой отряд городской стражи упорно продвигался от центра к одному из кварталов, расположенных за рекой. Обычно этот путь занимал полчаса, но сегодня стражники шли уже более часа, а добрались только до моста. Здесь движение отряда замедлилось донельзя, потому что сюда привозили мусор со всех близлежащих улиц и сбрасывали его в реку.
Отчаянно ругаясь, командир, возглавлявший отряд, пытался пробиться со своими людьми между тачками, тележками и колымагами мусорщиков, но устроил еще большую неразбериху, так что движение по мосту прекратилось совсем.
– Не кипятитесь, – сказал ему человек в штатском, сопровождающий стражников. – Вы же видите, что люди заняты делом. Если до полудня они не расчистят улицы, то потеряют значительную часть своего вознаграждения за работу. Поэтому ваши окрики и угрозы для них ничто; давайте подождем немного, а после спокойно перейдем на ту сторону реки.
– Вам-то хорошо говорить, а у меня есть приказ, я ждать не могу, – возразил командир стражников.
– У меня тоже есть приказ, и мы его, безусловно, выполним. Не волнуйтесь: человек, которого мы должны задержать, никуда от нас не денется. Домой он вернулся поздно; я так полагаю, что он еще и с постели не встал, – флегматично проговорил штатский.
– Ну, не знаю, не знаю… Но пусть будет по-вашему, делать нечего, – и командир стражников прислонился к ограде моста, показывая, что подчиняется обстоятельствам.
* * *
Жан одевался, когда в дверь дома постучали.
– Кто там? – раздался сонный голос хозяйки.
– Откройте, городская стража! Нам нужен ваш постоялец. Он у себя?
– Да, да, господа, проходите! А зачем он вам понадобился? Такой милый молодой человек…
– Не ваше дело. Проводите нас к нему.
Жан схватил кошелек с монетами и спрятал его под камзол. В ту же минуту в комнату вошли хозяйка дома, стражники и человек в штатском.
Хозяйка встала у порога, а командир стражников достал свиток бумаги, развернул его и показал Жану:
– На основании постановления городского суда мне надлежит задержать вас и препроводить для допроса.
– Почему? В чем я провинился? – Жан изобразил удивление.
– Вы вчера участвовали в некоем собрании, в котором были допущены оскорбительные выпады в адрес Святейшего Папы? – произнес человек в штатском скорее утвердительно, чем вопросительно.
– Я вас не понимаю.
– Это не страшно. В суде вам еще раз объяснят, в чем вас обвиняют. Мы проводим вас туда, но прежде мы обязаны произвести обыск в вашей комнате, – человек в штатском дал знак стражникам, и