Везде кипела ожесточенная схватка, в которую вступали, увеличивая всеобщую давку, все новые и новые люди и целые отряды с обеих сторон. Вокруг метались командиры и офицеры, выкрикивая команды, бесполезно пытаясь выправить ряды, придать какое-то подобие порядка творящемуся безумию. Лязг и грохот металла. Крики сражающихся доносились до Теодора шумом прибоя, которые заглушал ветер из-за спины, и собственное хриплое дыхание.

Славянские крестьяне с дубинами и вилами протыкали тела, размолачивали до кровавой каши головы ненавистных врагов. Вот один богато разодетый командир исмаилитов, зарубивший двоих крестьян, оказался поддет крюком гизармы и пал на камнях, где и умер, зарубленный и исколотый. Ощерившаяся, большая, вся в крови фигура появилась перед Лемком, нависла над его головой, он едва увидел сверкнувший ятагана, и не раздумывая ткнул дулом в его сторону, заставив отпрянуть, а затем перехватил оружие за ствол и быстрым ударом сверху вниз, как дровосек рубит чурбаки, разбил прикладом череп этого здоровяка. Рядом с алебардой показался Рыжеусый, зарубив еще одного турка, которому не помогла от такого удара даже накинутая поверх одежды черная кольчуга.

Но не успел он выдернуть лезвие из тела павшего воина, как сам оказался сбит с ног. Лемк не мог ему помочь, потому как был занят схваткой с турком в очередном тюрбане, под которым прятался шлем. И не успел Теодор с ним разделаться, и отразить удар ятагана, который должен был проткнуть Рыжеусого, как подбежавший скелетоподобный Мардаит ударом кылыча отрубил ему руку вместе с плечом, и ударом в лицо помочь разделаться с противником Теодора. Однако уже в следующий миг Лемк был вынужден прыгнуть в ноги другого исмаилита, вонзая в него засапожный нож, чтобы защитить друга.

Вокруг были видны уже горы тел: убитые и раненые турки и арабы лежали вперемешку с сербами, болгарами, эллинами. Их стоны сливались в единый траурный хор. Зрелище ужасало. Сердце колотилось в груди, как бешеная птица. Одновременно страх, возбуждение и ярость переплелись в Теодоре. Он знал, что сражается за святое дело, и эта мысль придавала сил.

Приклад аркебузы оказался разбит, и дальше уже Лемк сражался подобранной окровавленной саблей и кинжалом.

Его целью стал совсем молодой парень, гораздо младше самого Лемка, практически подросток. Он кинулся на Теодора с ножом. Он, кое-как увернувшись, успел отбить удар. И они, сцепились и покатились по камням, рыча и царапаясь. Нож резанул Лемку лицо, но он был больше, опытнее и сильней и взобрался в конце концов на парня сверху. Нащупал выроненный нож. Парень вцепился ему в запястье руками, но снизу так тяжело удержать падающее острие…

— Yok, — просипел мальчишка — Ben yaşamak istiyorum… (Нет. Я хочу жить).

— Не надо было сюда приходить.

Теодор упал на сплетенные руки, чувствуя, как лезвие входит в тело врага. Молодого — но врага. Кровь ударила струйками из раны, когда он вынул нож.

Бой продолжался еще не один час, практически не теряя своего накала. Был момент, когда бой почти прекратился, чтобы участники могли перевести дыхание и перевязать раны. Однако вскоре опять эту минутную тишину взорвали вой и дикий визг. Сарацины двинулись в новую атаку. Отряд за отрядом бежали сарацины, визжа и крича:

— Inşallah! Allah!

От их нарядов расцвело всё ущелье.

Впереди, размахивая саблями, бежали офицеры. Лемк навел на одного из них ствол.

— Огонь! — захрипел он. Сам не заметил, как потерял голос.

Вроде сначала кричал, потом хрипел, потом уже сиплым хрипом отдавал приказы.

Выстрела не услышал, ощутил толчок в плечо. Взмахнув руками, турок упал. Враги замешкались.

— В атаку!

С криком он бросился вперед, навстречу врагу. Каждый шаг давался с трудом, боль сильно отдавала в ногу, но не мог остановиться. Он видел перед собой только цель — победу.

Бой стал заканчиваться тогда, когда от пятящегося строя сарацин начали отделяться фигурки и разбегаться, отступая в лагерь. Он сам не заметил, как сарацины перестали сражаться. Лишь так, отмахивались, чтобы к ним не подступали.

— Господин! Господин! Где вы? Они отступают! Турки бегут! — мокрый от пота и крови Ховр, всё так же не слишком хорошо выговаривая слова, возбужденно размахивал окровавленной саблей.

Один из их отрядов оказался отрезан от сбежавших соплеменников. А сами вертели головой во все стороны, пытаясь прорваться сквозь толпу в ту сторону ущелья, откуда они пришли. Никто не предложил им сдаться и этот отряд был полностью перебит.

— Не давайте им уйти! Преследуйте!

Бой закончился. Лемк хотел упасть там, где стоял — на чье-то тело.

Правда, оказалось, что это тело было еще живо — из груди вырывались глухие хрипы и сиплые стоны. Кровь, сочившаяся из головы, смешивалась с потом и заливала лицо.

И лишь когда он был перевязан, ноги Теодора подкосились, и рухнул на камни, безвольно шевеля конечностями и вздыхая, как дырявые мехи.

Чудесный прилив сил, дарованный атакой, отхлынул быстро. Горло саднило от крика, ноги болели от ран. На лице спеклась корка от засохшей крови. Правая рука, державшая клинок, болела от нанесения бесконечного количества ударов, ладони покрывали волдыри — не надо хватать раскаленное железо стволов. В висках стучала кровь.

Закрыл глаза.

В ухо фыркнули. А затем мягкие губы прошлись по лицу.

— И я рад видеть тебя живым.

Гоплит дыхнул еще раз и горделиво пошел к воде, перемазанный в крови.

Подходили друзья, «офицеры», чтобы понять, что делать дальше. Высказалась Йованна:

— А ты храбрец… Не знаю, хватило бы у меня духу вот так кинуться впереди всех… Но должен признать, это их ошарашило. И потому наш удар был так силен — первые ряды пали под ударом.

— Это не я. Это Гоплит. Мы как заметили того турка… Ну, что с шестом… Так он и бросился.

Она лишь бросил на меня такой взгляд, будто бы «да, конечно», а сама вот вообще не верит сказанному.

— А где тот турок?

— Да дьявол его знает… Сгинул, наверное. Лежит в какой-нибудь куче.

Теодор не удовлетворился этим ответом. Несмотря на тяжелый бой и одержанную победу, осознание о которой согревало ему душу, он был бы рад, увидев голову турка.

Где-то, судя по звукам, добивали визжащих, покалеченных лошадей. Их было немного, поэтому вскоре все стихло.

— Эх, страшное дело война… Людям-то что, никому не уничтожить адамово племя, а вот конюшек жаль. Их бы в дело, их бы на поле…

— Возможно, нам следует помочь с уборкой…

Под