она. – Мамаша годами пичкала ее полезной для здоровья гадостью, уверяя, что это шоколад, а бедный ребенок не мог понять, почему весь мир сходит с ума по этому дерьму. Знаешь, что было потом?

Я помотала головой.

– Одна из нянь не удосужилась прочесть оставленную для нее инструкцию и притащила с собой мороженое и бутылку шоколадного сиропа. Мелисса только лизнула – и обалдела. Посреди ночи она встала и вылакала всю бутылку. Наверное, потом пришлось делать промывание желудка.

– Мораль истории – не ври своим детям?

– Да кому нахрен сдалась мораль? Главное, что дальше она уже вряд ли согласилась бы есть кэроб, правда? Но мамаша не собиралась кормить ее шоколадом. Так что ее поимели.

Аллегория оказалась не самая прозрачная, но больше Никки ничего не добавила, и мне пришлось включить воображение: у них на выходных гостил какой-нибудь студент, друг ее брата. Или более скандальный поворот событий: учитель? Друг отца? Один из братьев Крэйга? Кто-то, с кем она испытала ранее неизведанные ощущения и не сумела их забыть. Кто бы это ни был, он уехал, – с тех пор, как Крэйга не стало, Никки ни с кем не завела серьезных отношений и ни к кому не проявляла ни малейшего интереса, хотя иногда мне приходило в голову, что таким образом она наказывала себя за некую воображаемую ошибку.

По-видимому, ее потребности удовлетворяли вымышленные бойфренды: Льюк Перри, Джонни Депп и Киану Ривз, грядущую свадьбу с которым она уже расписала мне во всех подробностях, вплоть до подвенечного платья, и ему будет совсем не плевать на ее наряд, потому что, объяснила Никки, ему явно не плевать на все, что составляет львиную долю его привлекательности.

– Не мой тип, – призналась я, и она пожала плечами.

Я довольствовалась актерами из «Общества мертвых поэтов», милыми, восторженными, легкоранимыми, и Ривером Фениксом, который представлял собой идеальный сплав их лучших качеств, застенчивой чувствительности и неловкого очарования; он принадлежал к тому типу юношей, которые зажигают свечи и читают девушке стихи, нежно целуют в губы и дожидаются полной темноты, которые никогда не бывают агрессивными, а только печальными. Которые заботятся о земле, отказываются от животной пищи, избегают наркотиков и вечеринок и у которых такой одинокий взгляд.

Тогда Никки заставила меня посмотреть «Мой личный штат Айдахо», где мой Ривер играл с ее Киану – они торчат на героине, трахаются за деньги и все такое прочее.

– Я знала, что тебе понравится, – равнодушно заметила она, даже не пытаясь скрыть своего умысла, понимая, что взорвет мне одурманенный Ривером мозг, и потому, что я знала, – а она знала, что я знаю, – что мне станет легче. Я засмеялась.

С ней я чувствовала себя совсем по-другому. Она не заменила мне потерянную подругу. Не было полночных танцев под дождем, дальних поездок и тех захватывающих мгновений, когда накатывала волна исступления и я позволяла себе ему отдаться. Но у меня появилась причина ускользнуть из дома, подальше от разогретого бассейна.

– Думаешь, она про секс поет или про изнасилование? – поинтересовалась у меня Никки однажды, когда мы дрейфовали на надувных матрасах.

На мне было новое бикини – подарок матери, которую настолько радовал новый виток отношений с Драммондами, а также расцвет ее собственного общения с матерью Никки, что она была готова скупить весь магазин. Кровавые деньги, думала я, пока она расплачивалась с кассиршей кредитной картой. Мои личные тридцать сребреников, вкупе с розовым кантиком и эффектом пуш-ап. Хуже того: мне нравилось, как купальник оттеняет мой загар, нравился запах хлорки, сопровождавший меня целый день, нравились до скрипа чистые волосы и кожа.

– Кто?

– Тори, – бросила она таким тоном, будто и без того ясно, а когда я прибавила звук магнитолы, действительно стало ясно.

Тори была богиней Никки и в ее личном музыкальном пантеоне уступала первенство лишь Indigo Girls. 10 000 Maniacs шли третьими. Куда бы мы ни поехали, нас везде сопровождал женский вой. Плаксы, вот как называла их Лэйси. Кортни сожрала бы их на завтрак и глумилась над ними со сцены.

Я терпеть не могла, когда Никки так говорила, что ее только провоцировало.

– Наверное, зря я, – сказала Никки в другой раз, когда мы, прикончив две пинты мороженого «Хааген даз», валялись у бассейна. Перекладины пластиковых шезлонгов оставляли на попе розовые полосы, которыми я щеголяла дома, как знаками отличия.

– Что зря?

Никки любила заводить разговор с середины, предварительно провернув его в голове; не поймешь, то ли я по рассеянности прослушала начало, то ли она заговорила только что.

– Подстригла челку, как у той девки из «Реального мира»[51]. Знаешь?

– Вообще-то нет.

– Да знаешь ты. Бекки.

– У меня нет кабельного.

Она привстала:

– Постой-ка, серьезно?

– Серьезно.

Остаток дня мы провели у нее в полуподвале за просмотром выпусков «Реального мира» по телевизору с огромным экраном. Кроме него, в подвале находились: игровая приставка «Нинтендо», неоновый музыкальный автомат, пинбол-машина «Звездные войны», стеллаж с заброшенными настольными играми и принадлежавшая ее отцу коллекция игрушечных поездов, занимавшая площадь больше всей моей спальни. Но все развлечения потеряли смысл, когда начался «Реальный мир». У Никки на аккуратно подписанных кассетах были собраны все серии, и мы смотрели их от начала до конца шесть часов без перерыва, пока мне не начало казаться, что я тоже живу в том доме, мою жизнь записывают на пленку, и я перестала стесняться и говорю напрямик все, что думаю. На следующий день мы начали заново и остаток августа бежали на звуки кудахтанья Джули, разглагольствований Кевина, хип-хоп ритмы Хизер Би[52]. Раньше я никогда не смотрела такие шоу настолько большими порциями, что настоящая жизнь как бы обесцвечивалась, и никогда не видела такого шоу, где группа настоящих людей тусуется друг с другом. Эрик – отчаянный мачо из Джерси, почти помешавшийся на Джули, горячий и простодушный жлоб. Кевин – черный и гордый, черный и злой, вызывающе и утомительно черный. Норм – гей, которому как будто наплевать, если об этом узнают. И все-таки всеобщий любимец, в том числе и мой. Трудно было не поверить, что все они – мои друзья, моя компания. Шоу превратило их в персонажей – а может, они превратились в них сами, выдумав для себя роли, которые должны играть. Разве девственница Джули с каждой серией не распахивает глаза все шире? Разве Кевин не становится еще злее, Бекки – отвязнее, Эрик – распутнее?

Они играли не больше и не меньше, чем играет любой из нас в реальном мире, – вот почему шоу