– Почему тебя так волнует, поверю ли я тебе?

Она опять пожала плечами:

– Сама удивляюсь.

Ведьмы строят пряничные домики, чтобы заманивать глупых детей, напомнила я себе. И в ловушку попадаются только жадные и тупые.

– А я ведь могу помочь все исправить, – сказала она.

– Что?

– Ну, во-первых, твою запятнанную репутацию. Во-вторых… – Она махнула рукой в мою сторону, будто подразумевая: «Твою тотальную ханнадекстерность и то, что к ней прилагается».

– А с чего ты решила, будто мне нужна помощь?

– Ты правда ждешь ответа?

– И зачем тебе со мной возиться?

– Может, мне скучно. – Она смотрела на свои ступни, сводя и разводя их, словно мы занимались гимнастикой в лагере ИМКА[47]. – Может, я устала.

– От лета?

– От необходимости притворяться, что я не сука, – ответила она. – А ты по-любому знаешь, что я такая и есть. Бальзам на душу.

– По-твоему, я совсем дура, – сказала я и, видимо, так и было, потому что признание Никки вызвало у меня нелепый приступ чувства, подозрительно похожего на гордость.

Она опять пожала плечами, что я приняла за утвердительный ответ.

– Умолять не стану, – сказала она. – Пошли завтра вместе в торговый центр. Пусть идиоты увидят, что тебе плевать на их мнение. Пусть увидят тебя со мной. Тебе полезно.

– Вместе в торговый центр? Ты обдолбалась?

– Марисса изменяет Остину с Гэри Пеком. Она позволяет ему щупать себя в химической лаборатории после уроков.

Марисса Мэки и Остин Шнитплер встречались со средней школы и в каждом ежегодном школьном альбоме их фотографии украшали страницы для парочек, меня же, само собой, от них просто тошнило. Можно было ставить на одно из двух: либо они обручатся через несколько месяцев после выпуска, либо раньше, если порвется презерватив.

– Откуда ты знаешь?

– Птичка нашептала.

– А мне ты зачем рассказываешь?

– Чтобы ты мне доверяла.

– Я тебе доверяю, потому что ты сплетница…

– Это не сплетни, это правда.

– Ладно, то есть идея в том, что я сочту тебя достойной доверия, если ты выдашь тайны лучших подруг своему злейшему врагу?

– Во-первых, она не моя лучшая подруга. Во-вторых, у нее есть тайны и похуже. В-третьих, ты серьезно недооцениваешь уровень моих врагов.

– Господи, да ты и правда сука, а?

Никки встала:

– Я уже сказала: умолять не буду. Решай сама.

– Подруга из тебя совсем дерьмовая, ты в курсе?

В ее смехе появились непривычные нотки, светлые и солнечные, и мне они нравились.

– Только тебе придется за мной заехать, у меня нет прав.

– И с этим разберемся. – Теперь смех перешел почти в гогот. – Обожаю новые проекты.

Я снова испытала зов неизбежности, какое-то глубинное ощущение, что жизнь сдвинулась с мертвой точки, и пусть даже если она покатится по наклонной, зато не будет стоять на месте.

– Мне пора возвращаться, иначе мать распсихуется, – сказала она. – Но ты можешь остаться, если хочешь. Перейдешь на другую сторону станции – твой дом всего в миле отсюда. Я скажу твоей маме, что тебе стало плохо и я отвезла тебя домой.

Предложение больше походило на приказ, но я с благодарностью приняла его.

– Никки, – сказала я, не глядя на нее, потому что мне не хватало мужества. – Пока ты не ушла…

– Ну?

Любой сказочный герой из книжки легко мог бы уберечься от опасных приключений, спастись от зловредной судьбы или страшных испытаний. Не наклоняйся над колодцем; не три волшебную лампу. Не слушай голос, взывающий к тебе из мрака.

Не ходи в лес.

– Что за дела у тебя с Лэйси?

– А вдруг мы с ней любовницы, Ханна? – Она медленно выговорила ключевое слово, так широко открыв рот, что я увидела, как язык слизнул букву «л» с нёба. – Крутые лесбийские игры, весь фарш, а ты служила только пешкой в нашей размолвке. Не приходило тебе в голову?

Ей словно было лень придумать шутку посмешнее. С таким же успехом она могла сказать: «Придумай любую хренотень, только отвали со своими тупыми вопросами».

– Да ладно тебе, Никки.

– Я перевернула страницу. Как говорится, кто прошлое помянет, тому и глаз вон. Реальная проблема – это твои дела с Лэйси.

– И что за дела такие?

– Я уже говорила. Она тебя кинула. Больно было смотреть.

– А кто просил тебя смотреть?

Не тот вопрос я задала. Мне следовало защитить Лэйси. Но было слишком поздно.

– Что ты вообще делала на вечеринке, Ханна? Почему она позволила тебе так нализаться? Почему бросила тебя одну? Разве «лучшие подруги» так поступают? – Она сжала кулаки.

– Мне не нужна нянька.

– Она хреново обошлась с тобой в тот вечер, да и вообще хреново с тобой обходилась. Она дрянная лгунья, Ханна, и притом ненормальная. Она тусовалась с тобой только потому, что наслаждалась своей властью, внушая тебе, будто она единственный человек, которому ты можешь доверять. А ей вообще доверять нельзя. Несчастная маленькая Декс, одинокая и беспомощная, – и большая сильная Лэйси, которая научит уму-разуму. Только ты одна ничего не замечала. Или замечала, но тебе было по кайфу.

– Да пошла ты, Никки.

– А слабо у нее спросить? Пусть поклянется, что никогда не общалась со мной втайне от тебя. Что никогда тебе не врала.

– Мне и спрашивать не надо.

– Ты не можешь спросить, потому что она уехала. Тебе хреново, как никогда, а твоя лучшая подружка бросила тебя и отправилась кидаться нижним бельем в ребят из Nirvana. Или какой там она фигней занимается. Тебе еще повезло, Ханна. Она бы тебя растоптала. Именно этим она и занималась. Прости, но я говорю правду.

– Иди-ка ты обратно на свою вечеринку, Никки.

Она оставила меня в лесу одну: вдумываться в тот бред, который она на меня вывалила, или забить на нее и размышлять о тех, кто побывал на этой станции за много-много лет, об отчаявшихся людях в поисках тайного убежища, где можно отдаться своим страстишкам, а потом обратиться мыслью к более давним временам и увидеть пыхтящие поезда, проезжавшие через Батл-Крик, дельцов в шляпах-федорах, чумазых кочегаров и ухмыляющихся мальчишек, едущих на войну, всех, кто куда-то спешил, махая рукой жалкому городишке, попавшемуся на пути; и я старательно рисовала себе эти картины, пока не стемнело и я не устала от одиночества.

На следующее утро в полдень она за мной заехала.

* * *

Торговый центр. Мы с Лэйси туда не ходили. Он находился в получасе езды по шоссе, по сторонам от входа хлопали на ветру ярко-красные и синие баннеры, украшенные эмблемами разных магазинов, словно на ренессансной ярмарке[48], спонсируемой «Мэйсиз» и