И вдруг небо помрачилось с ужаснойвнезапностью. Вихрь поднял с берега Москвы-реки густую тучу песка, завертел еесмерчем, пронес по площади – словно мрачный покров накинул на праздничнуютолпу.

– Господи, помилуй нас! – шепталисьтут и там, пересуживая случившееся и усматривая в этом самое тягостноепредзнаменование.

«И что же? – хотелось вскрикнуть Ксении,когда ей рассказали об этом. – Неужто никто не крикнул гневно: да ведьсами небеса обличили Самозванца! Он никакой не царь Димитрий, а вор ГришкаОтрепьев! Неужели все смолчали и продолжали благословлять этого нечестивца иобманщика?!»

Увы, никто не проклял нового царя, и он безпомех вошел в Кремль.

Ксения представляла, как он самодовольноухмыляется, вступив в обманом захваченные покои, как унижает павшее величиеГодуновых… Первое, что велел сделать – это сжечь их дом! Теперь у нее угаславера даже в справедливость небес, которые не поразили обманщика насмерть своимимолниями, а лишь слегка попугали досужую чернь. Одна осталась у девушки надежда– что рано или поздно исполнится придуманная ее отцом месть Самозванцу.

Она жила теперь только ожиданием неистовогогрохота, который однажды раздастся со стороны Кремля, и тогда…

Но дождалась другого. Как-то раз в комнатуворвался князь Василий Михайлович – глаза так и скачут, рот в струнку:

– Пришло твое время, Ксения Борисовна!

За ним вбежали горничные девки, подхватилиКсению с постели, поволокли под руки в сени, оттуда в придомную баньку. Уж еемыли-мыли, терли-терли, розовыми водами ополаскивали, не давали отдышаться.Наконец до скрипа промытые, влажные волосы заплели в две косы, принесли одежду.Ксения так и ахнула, узнав свой любимый сарафан – шелковый, темно-синий, свышивкой-вставкой от груди до подола, и еще по подолу вышивка. Как же нравилосьотцу, когда Ксения надевала этот сарафан!

Слезы навернулись на глаза, но тут же высохли,когда в ошеломленную голову прокралась мысль: для чего ее намыли, для чеговолосы заплели, для чего нарядили? И ларец подали, в котором держала своинаилучшие украшения: серьги, ожерелья, запястья и перстни, –выбирай, – и зеркало принесли…

«Настал час!» – сказал Мосальский. Знать, ивпрямь настал…

И все же Ксения гнала от себя эту мысль. Дажекогда карета повезла ее вместе с князем Василием Михайловичем в Кремль. Дажекогда повели ее по знакомым коридорам и переходам. Даже когда распахнули дверив просторную баню, в которой, знала Ксения, любил иногда париться отец. Длянего эта баня и была нарочно выстроена: не как русская, а с какими-то хитрымииноземными приспособлениями.

– Зачем в баню? – спросила Ксения,полуобернувшись к Мосальскому. – Я же только что…

И осеклась: Василий Михайлович, минуту назадследовавший на полшага позади, исчез. Дверь за спиной Ксении оказалась заперта.

Вдруг, как чудовищный призрак, промелькнул впамяти страшный, невыносимо страшный, случайно подслушанный рассказ о том, чтоотец-де ее, Борис Годунов, люто ненавидел старшего из братьев Романовых,молодца, красавца, богатыря и редкого удальца Александра Никитича. За ум икрасоту, за широту душевную ненавидел! Обрушившись с гонениями на эту семьюпосле доноса романовского холопа, он повелел первым уничтожить именноАлександра Никитича, но поскольку дал обет крови не проливать, то по егоприказу Романова затомили в бане до смерти. Никто б этого не узнал – ну, угорелчеловек да и угорел, однако сын Александра Никитича, Федор, бывший в баньке сним, остался чудом жив: уже почти помирая, заполз под лавку, нашел какую-тощелку и смог отдышаться. Как и прочим страшным слухам о деяниях отца, Ксения нехотела верить и этому. Однако теперь вдруг сжалось сердце: Романовы-то послеНагих самые ближайшие родственники нового государя. Небось, чтобы подтвердитьистинность своего происхождения, начнет люто мстить за убитую родню. Не надумалли он и дочь врага своего подвергнуть той же смерти, какой был подвергнут егодядюшка?

Но тотчас Ксения покачала головой: навряд ли.Стоило ли ее мыть в восьми водах, стоило ли украшать, подобно тому какиноземцы, живущие в Немецкой слободе, украшают свое Майское дерево? Да ведь ине в тесную парильню ее втолкнули, а оставили в просторном предбаннике срезными лавками по стенам, с широким столом посредине. На столе варилсякипяток, стояли кувшины и скляницы, в каких отцу привозили фряжское вино.

И вдруг до нее донесся громкий смех. Женскиезаливистые голоса сплетались с мужскими, басовитыми.

Ксения отскочила к стенке, забилась в угол.Прижала руки к сердцу: чудилось, вот-вот выскочит.

Отворилась тяжелая дверь, откуда понесло сырымгорячим паром, и в предбанник вбежали три девки. Они были нагие, мокрые;распаренные тела сверкали округлостями грудей, бедер, плеч. Сырые косы змеилисьпо спинам. Девки показались Ксении необыкновенно красивы – и в то же времястрашны, словно ведьмы. Нет, водяницы-русалки! Вот именно: они были похожи нарусалок, в которых, как известно, обращаются девушки, умершие от несчастнойлюбви. А потом они безудержно веселятся и норовят завлечь в свои объятиявсякого пригожего молодца, чтобы защекотать его, зацеловать и залюбить досмерти.

Однако двое мужчин, которые появились впредбаннике вслед за развеселыми девками, меньше всего походили на покойников.Их статные тела были распарены до красноты, лица сияли здоровым румянцем, азубы сверкали в улыбках.

Ксения какое-то мгновение оцепенело смотрелана полуголых мужчин. Чресла, правда, были прикрыты исподниками, однако натянулиих мужчины на мокрые тела, поэтому они почти не скрывали ни мускулистых ног, ниобтянутого тканью, возбужденного естества.

Господи! О Господи! Пошли мне смерть вотсейчас, сию же минуту! Пусть кончится масло в той склянице, что установлена впотайном месте в подвале Кремля, пусть падет огонь на пороховое зелье…

– Что загляделась, КсенияБорисовна? – спросил один из мужчин, ростом повыше, черноглазый ичерноволосый. Торс его густо порос черной шерстью. – По нраву я тебепришелся?

Тошнота резко подкатила к горлу Ксении. Он!Отрепьев!..

Но тотчас полуобморочный туман отхлынул. Нет.Тот был и ростом пониже, и в плечах пошире, и лицо вместе с этим щербатым,толстогубым ртом запросто можно было назвать уродливым, а этот полуобнаженныймужчина красив опасной, свирепой красотою дикого зверя.

Ксения утерла холодный пот, выступивший нависках.

Не он. Незнакомый какой-то. Слава Богу…

– Что загляделась, царевна? –повторил черноволосый. – Выбираешь, кто тебя первый отпробует?По-хорошему, черед должен быть мой.