– Почему это твой? – засмеялсядругой мужчина, белозубый, с соломенными волосами и зелеными, словно крыжовник,глазами, но чуть пожиже статью, чем первый. – Мы небось конаться [51] станем, кто царского яблочка первым куснет, акто вторым.

– Не буду я с тобой конаться,Мишка, – отмахнулся черноволосый. – Моя она, моя, мне ее царь ФедорБорисович, земля ему пухом, обещал, коли против Димитрия Ивановича выстою.

– Так ты же не выстоял, – сновазахохотал Мишка. – Не выстоял, продал царя-батюшку!

Черноволосый хмуро показал насмешнику кулак, ив этот миг Ксения его узнала. Не раз видела во дворце молодого воеводу ПетраФедоровича Басманова, возвышенного ее отцом (род Басмановых, прежде бывший внесравненной милости у царя Ивана Грозного, потом впал в долгую опалу). Да,помнится, покойный брат Федор готов был что угодно пообещать человеку, которыйспас бы его шаткий трон, его царство! Мать, узнав про это, очень ярилась: мол,слыханное ли дело – царевну за какого-то худородного выдавать! Федор, уставшийот беспокойства, от непрестанного ворчания матери, бросил насмешливо: «Ну а нашрод прямиком от Александра Невского идет!» – намекая на происхождение Малюты Скуратова,сиречь Григория Ефимовича Скуратова-Бельского, да и самого батюшки – оба изсамых захудалых дворян, возвышенных Иваном Грозным. Марья Григорьевна такрассвирепела, что чуть не подралась с сыном, даром что царь… Ни мать, ни братне спрашивали согласия Ксении на брак с Басмановым – да какое им всем было делодо ее согласия! Даже отец, любимым дитятею которого она была, не озаботилсяподобными мелочами, а с маху решал ее судьбу: принц Густав, герцог Иоганн,какая разница, кто еще! Ксения привыкла покорно соглашаться со всеми решениямиотносительно ее грядущей судьбы… Вот и сейчас, кажется, ничего другого неостанется, как покорно склониться перед желанием этих двух самцов, которые,возбуждаясь от собственных слов, оспаривают ее друг у друга!

Она с ужасом смотрела на их чресла, с которымипроисходили какие-то странные изменения. В жизни Ксения не видела нагогомужчину, только по Дуняшкиным рассказам представляла себе, как выглядит ихестество. Но слушать – это одно, а вот зреть… Зреть и представлять свою жалкуюучасть…

Что с ней сделают эти двое, как натешатся?Обратят в игрушку своих прихотей? Или, не получив чаемого удовольствия,просто-напросто перережут ей горло?

Тошнота накатила, вновь начала обморочнокружиться голова.

– Эй, что закручинилась, Ксения Борисовна? –насмешливо вскричал меж тем Басманов. – Не горюй! Думаешь небось, чтожизнь твоя кончилась, не снесешь бесчестья? Снесешь! И еще лучше после тогозаживешь. Будут тебя мужики ласкать, дорогими подарками баловать, сладкимивинами поить.

– Чтоб тебе смертного вина напитьсяоднажды! – слабым, непослушным языком выговорила Ксения. – Чтоб твояутроба червями загнила! Чтоб тебя подняло да треснуло! Чтоб тебя!..

– Хватит, уж ладно будет! – хохоча,выставил вперед ладони Басманов. – И того ты мне нажелала, и этого, идругого, и третьего. Ох, какая щедрая, спасибо тебе на добром слове. У каждого,знаешь ли, свой черед. Покуда я и сам жив – и всем другим того же самого желаю.А придет время помирать – так и скажу: без меня живите весело и счастливо. Я ж нетак, как твой батюшка, который на помин души своей собирался таку-уюзаупокойную закатить, что от Кремля щепочки не осталось бы. Всех бы нас поклочочкам собирали после его заупокойной. Слава Богу, стражник, который его вподвал вел, вовремя язык развязал.

Ксения смотрела на него остановившимисяглазами.

Открыт! Открыт батюшкин замысел! Эх,государь-отец, видно, Господь и впрямь помутил твой разум накануне кончины.Сведший в могилу столько винных и безвинных, как же ты позабыл о каком-тосоглядатае, ненужном свидетеле, почему не заткнул ему рот на веки вечные?Отступился ты от дочери… и сам Бог от нее отступился!

Басманов поглядывал на помертвевшее лицоКсении и злорадно ухмылялся, прекрасно понимая, что творится сейчас у нее надуше.

– Эй, девки! Евины дочки! –воскликнул он вдруг. – Что стали? Разве не видите – новая подружка вашазакручинилась, запечалилась? А ну, нарядите Ксюшеньку, как следует в бане бытьнаряженной, да поднесите ей для возвеселения души чарочку-другую!

Девки, притихшие было в уголочке, со всех ногкинулись к гостье, и не успела та и глазом моргнуть, как сарафан, рубаха иисподняя сорочка слетели с нее и она оказалась раздета донага. От изумления, отнеожиданности, от потрясения и испуга Ксения даже сопротивляться не могла:только вяло отмахивалась, бормоча коснеющим языком:

– Оставьте! Христа ради, оставьте! Дапустите же меня!

Наконец-то девки отступились от нее, явнодовольные делом своих рук. Басманов и его сотоварищ по блуду смотрели вприщур,тяжело дыша.

– Не-ет, Мишка, – протянул Басманов. –Не стану я с тобой конаться. Моя она будет, а сунешься вперед меня – хрипперегрызу.

– Ой, не шибко заносись, ПетрФедорович, – не то насмешливо, не то чуточку обиженно ответилсобеседник. – И на хрип мой зубов не востри. Сдается мне, что нам с тобойлишь о втором да третьем череде спорить придется! – И он кивнул на дверь,отделявшую помещение мыльни от предбанника.

Басманов хлопнул себя по лбу с самымобескураженным выражением, словно вспомнил нечто давно забытое, и заискивающеповоротился к Мишке:

– Эх, дружище… Не сказывай государю, чтоя о нем не вспомнил. А уж я тебе за услугу…

Он не договорил. Дверь из мыльни резкораспахнулась, и на пороге в клубах горячего пара показалась фигура невысокогомужчины, одетого, вернее, раздетого так же, как и Басманов с Мишкою. Онподдерживал под руку пышнотелую девушку с мокрыми полурасплетенными косами.Девушка была то ли усталой до полусмерти, то ли пьяной. Ноги ее подкашивались,глаза блуждали. Незнакомец заботливо довел ее до лавки, на которую девушка плюхнулась,словно ком сырого теста. Прислонилась к стене, завела глаза…

Ксения вдруг заметила, что на груди ее, наплечах и животе краснеют какие-то пятна.

Да что это? Мерещится или и впрямь отчетливовиднеются следы зубов?!

Она перевела исполненный ужаса взгляд нанезнакомого мужчину: да ведь он грыз-кусал измученную деваху, словно кровь изнее пил, жизнь высасывал! Не вурдалак ли стоит перед Ксенией?!

– Димитрий Иванович, батюшка, –сказал в это мгновение Басманов с долей укоризны. – За что ж ты этак-тоуходил бедную девушку? Чем она провинилась пред тобой?