– Да ну, холодная была, какстудень, – с досадой ответил незнакомец Басманову, внимательно глядя приэтом на Ксению. – Уж я ее грел, грел… Ничего, разошлась, да больно крикумного было поначалу. Словно я ее не невинности, а самой жизни лишал. Скучно стакими, не водите мне таких больше. Мне по нраву горячие да смелые.

«Да ведь он в мыльне с этой девкой спозналсяблудным делом! – вдруг сообразила Ксения. – Изнасильничал так, чтобедняжка на ногах не стоит. И не стыдится злодеяния, а кичится им, словно какойдоблестью!»

– Горячие да смелые? – переспросилМишка. – А вот не пожелаешь ли отведать новенькую? – предложилвкрадчиво. – Только поспеши, государь, на нее уж Петр Федорович зело губураскатал.

Басманов украдкой показал приятелю кулак,Мишка довольно захохотал, но Ксении уже было не до них.

Во все глаза, забыв о смущении, забыв о своемстрахе и ужасной судьбе изнасилованной девушки, смотрела она на полунагогочеловека, которого охальник Мишка назвал государем, а Басманов – ДимитриемИвановичем.

Но ведь это не он! Не тот мерзкий, жуткий,опасный, который навек отравил ее память ужасными воспоминаниями. Не тот,который являлся ей в самых страшных снах. Не тот, кого она называла демоном,оборотнем, нечестивцем, злобным вором! Не тот, кому посылала все ведомые ейпроклятия! От ухмылки его щербатого рта ее начинало мутить, от его взгляда оначудилась себе покрытой гнойной коростой. А этот… Он невысок, но широк в плечах,а грудь его лишь слегка покрыта волосом. Отчего-то облик его не пугает Ксению,хотя красавцем незнакомца не назовешь. Хороши в его лице только темно-голубыеглаза и очень белые зубы, которые порою просверкивают в стремительной, внезапновспыхивающей и тотчас угасающей улыбке.

Она вдруг обнаружила, что губы ее дрогнули вответной улыбке, ужаснулась этому и торопливо прикрыла рот ладонью. Но слишкомвелико было нахлынувшее на нее облегчение, чтобы она могла сейчас ощутить ещечто-то, даже стыд.

Не он! Не тот, кого она не переставала боятьсявсе эти три года! Тот призрак сгинул навеки! А этот…

Господи! Где ее голова, где ее разум? Ведьперед ней не просто случайный человек. Перед ней государь Димитрий Иванович…Вот он какой, Гришка Отрепьев, Самозванец, убийца ее матери, брата.

Слабо отмахнулась она от неотступного,немигающего взгляда темно-голубых глаз. Почему он смотрит так ласково? Он жедолжен ее ненавидеть за грехи отца! И она ненавидит его, убийцу и насильника!

Ненавидит?..

У нее вдруг мурашки пробежали по телу от этогопристального взгляда. С ужасом Ксения ощутила, что ее соски встопорщились, и,хоть она пыталась прикрыть груди ковшиками ладоней, все успели заметить ееволнение.

– Кыш, девки! – негромко прикрикнулМишка и чуть всплеснул ладонями, словно и впрямь гонял кур. – Кыш, комуговорю!

Девки подхватили под руки ту, зацелованную,быстренько убрались из предбанника. Следом вышли Басманов и Мишка, отвесивпоклоны тому, кого они называли государем.

Ксения спохватилась. Коли все уходят –наверное, и ей тоже можно уйти отсюда? Сделала было шаг к двери, другой…

– Погоди, – сказал он тихо. –Останься, останься со мной, прошу тебя.

Ксения глянула в его глаза, слабо шевелягубами, медленно опустилась на лавку – ноги не держали, сердце останавливалось.

Он подошел, протянул руку, коснулся пальцемнапрягшегося соска. Девушка вскрикнула от стыда, от страха.

Рука его медленно стиснула грудь Ксении,скользнула на ее плечо.

Наброситься на него, выцарапать глаза,изодрать ногтями щеки! Может, убьет, но пощадит девичью честь?..

И вдруг, сама не сознавая, что делает, Ксениянаклонилась к этой ласкающей руке и поцеловала ее.

«Что ж ты, чадо мое, опять за старое принялся?Уже не раз божился, что больше не станешь, а сам-то…»

Укоризненный женский голос заставил поморщитьсячеловека, лежавшего с зажмуренными глазами. Этот голос, а также печальное лицос большими черными глазами и скорбно поджатым ртом часто снились ему, ноникогда сны не приносили удовольствия, а только наводили смятение на душу. Онпомнил, что принужден был называть эту женщину матушкой, однако откуда-то знал,что матушка его не любит. Чувствовал это безошибочно. Следит, чтоб за нимхорошо ухаживали няньки и мамки, наряжает в шелк и атлас, называет царевичем,но никогда не приголубит, не прижмет к сердцу.

«А что за день на дворе сияет! Что ребят надворе, царевич, милый!»

Другой голос – приторный, словно патока. ЭтоВасилиса… она тоже не любит мальчика, за которым ходит. Но мальчику нравитсясын Василисы, его зовут Осип. С Осипом весело, мальчик верит Осипу. Верил и втот день, когда, не послушав матушки, выбежал с Василисой на двор. Осипподошел, протянул руку: «Дивно хорошо у тебя ожерелье новое, царевич. Дай-капогляжу!»

И вдруг он видит нож в руке Осипа, и сразуострая боль пронзает горло…

Человек осторожно касается пальцами своей шеии вдруг нащупывает небольшую выпуклость старого шрама.

«Это было со мной, – думает он. –Это меня называл Осип царевичем, меня чиркнул ножом по горлу… Я помню, чтоувернулся в самый последний миг, так что нож только слегка вспорол кожу… Апотом, что со мной было потом?»

Потом какая-то долгая тьма беспамятства, изкоторой человек ничего не может выхватить, ничего не в силах разглядеть. Но воттьма начинает проясняться, и из нее вырывается пронзительный старческий голос:

«Юшка, сучий хвост! Боярин тебя требует, гдеты? Юшка-а!»

Юшка – так называют человека, который сейчаспребывает между сном и бодрствованием, между воспоминанием и забытьем. Онненавидит это имя. Потому что оно не его, оно чужое. На самом деле его зовутиначе! Его зовут… как же его зовут?!

Его зовут Димитрий. Царевич Димитрий!

«Мне слышать такое невместно! – слышит онголос, звук которого ему наконец-то приятен. А, так ведь это его собственныйголос. Это он кричит – кому? – Довольно натерпелся я от твоего нрава, боярин!Коли желаешь, чтобы я и впредь повиновался твоим распоряжениям, немедля извольпросить у меня прощения!»

Кому он говорил это? Что услышал в ответ?

Напрягая память, он напрягает и все тело.Резко открывает глаза и долго, тупо смотрит в щелястую стенку. Меж сырыми,прогнившими досками пробивается скупой серый свет.

Где он?.. Последнее, что он видел, чтоосталось перед глазами, – это уставленный едой и питьем стол в каморкеВарлаама в Самборе и толстощекое лицо хозяина.