Постепенно просыпался народ. Сначала подняласьстрашная суматоха, но вскоре воевода сендомирский и его сын Станиславутихомирили перепуганных людей и приказали тащить воду отовсюду, где она есть.От криков проснулись слуги, стоявшие в службах, смекнули беду и тоже прибежалис водой. Загоревшаяся кухня была вскоре погашена. Сначала вытащили было изпостели и повели на расправу главного повара панны Марианны, однако вскорепоняли, что его небрежность тут ни при чем. Пожар был явно учинен с умыслом.Дрова в кухне разбросаны по полу, а по всем переходам вблизи опочивальни панныМарианны натрушено на полу сено. Это был злонамеренный поджог, сомнений в семне было и быть не могло.

Когда начали разбираться, Барбара Казановскаянемедля выложила правду о визите знахарки, которая незваная пришла лечитьбольной зуб государевой невесте, а потом непотребно долго задержалась припопустительстве охранника, пана Желякачского. Только приступили к Желякачскомус расспросами, как прибежала дворовая стража: знахарку схватили в конюшнях припопытке поджога!

Пан Тадек пал в ноги воеводе. Его связали иоставили решение его судьбы до утра. Связанную знахарку посадили в другойкаморе, приставив к обоим изрядную стражу.

Насчет участи этой девки сомнений не было:повесить негодницу на первом же дереве!

Горе побежденным! Женщинам побежденных – горевдвойне…

Месяц прожила Ксения в доме князя Мосальскогона положении узницы-затворницы. Первые дни лежала в горячке – молила, звала ксебе смерть, однако та не послушалась. Ксения отказывалась от пищи, а как-тораз даже и впрямь попыталась наложить на себя руки, обкрутив вокруг шеи длиннуютолстую черную косу и сильно потянув за нее. На беду, вошла в комнату служанка– подняла крик, созвала народ. Вбежал сам князь Василий Михайлович. Ксениядумала, что он прибьет ее от злости, но досталось только ни в чем не повиннойслужанке. С тех пор с пленницы ни на миг не спускали глаз: горничные, сенные девкисменялись в ее комнате беспрестанно, ночью не спали, бессонно таращились нацаревну. О, вот когда настала мученическая мука! Ксения почувствовала, что отэтого неусыпного внимания еще немного и сойдет с ума. Заходилась в такихрыданиях, что начинала задыхаться и терять сознание. В минуты просветленияпорой видела над собой озабоченное, встревоженное, даже перепуганное лицоМосальского. И думала: ага, достанется тебе на орехи, как помру или с умасойду! Не простит хозяин, да? Так тебе и надо!

Ксении никто не говорил, но она знала, чтоматери и брата уже нет в живых. Зарыли их в беднейшем, убогом Варсонофьевскоммонастыре за Неглинной, между Сретенкой и Рождественкой. Не было над нимисправлено обычных обрядов: похоронили их как самоубийц, ибо каждый из них вконце концов сам выпил отраву… А вместе с ними в простом гробу закопали телоотца, государя Бориса Годунова, труп коего прежде был захоронен в Архангельскомсоборе. Был ли на все эти кощунства прямой приказ нового властителя России илиже клевреты его сами поспешили пред ним выслужиться – того Ксения не знала.Зато знала участь свою.

Знала, почему ее не убили, почему так берегут.Вернее, для кого берегут!

Для того щербатого, с паучьими пальцами. ДляГришки-расстриги. Да, споткнулся-таки батюшка об этот ухаб, а за нимспоткнулись и мать с братом. Настал ее черед. Ворвется, навалится потным,волосатым телом, вопьется щербатым ртом…

От одних таких мыслей, от воспоминаний об ихпервой встрече Ксению начинало рвать желчью. Она исхудала, осунулась. Глядя насвои истончившиеся пальцы, вдруг почуяла надежду на спасение. Может, утратиткрасоту? Спадет с лица и с тела? Погаснут от слез глаза, разовьются кудри –ведь они от счастья вьются, а не с печали! Может, не захочет ее Самозванец?

Он уже вошел в Москву – охранявшие Ксениюдевки беспрестанно чесали языками, снова и снова пересуживая знаменательноесобытие.

Случилось это в лучезарный солнечный день.Улицы снова были забиты народом – казалось, население Москвы по такому случаюувеличилось не меньше чем вдвое. Не какой-то там иноземный королевич въезжал встолицу – новый русский царь, законный наследник престола!

А как же? Конечно, законный! Князь ВасилийИванович Шуйский уж бил, бил себя в грудь на Лобном месте, заверяя москвичей,что Димитрий Иванович – истинный сын Грозного… Те, кто помнил прежнюю егоклятву – прямо противоположную, – благоразумно помалкивали. А потом и ихзаразила общая восторженная лихорадка. Народ ведь хлебом не корми – только дайпорадоваться абы чему.

Медленно тянулось время ожидания. Люди нетерпеливовсматривались в восточную сторону, откуда по Коломенской дороге должен былявиться государь. И вдруг там замаячила словно бы туча – то мчались всадники,сверкая доспехами. В тот же миг ударили приветственно пушки, и залп заставилнарод пригнуться к земле, пасть ниц, возопить счастливо:

– Челом бьем нашему красному солнышку!

Пышный царский поезд приближался с левогоберега Москвы-реки: раззолоченные красные кафтаны русских всадников,блистательные польские гусары, величественный строй русского духовенства… Послухам, Димитрия сопровождало восемь тысяч русско-польского войска! Пышность,стремительность движения подавляла, вышибала слезу.

– Дай тебе Бог здоровья! – ликовалатолпа, счастливая оттого, что кончилось мрачное неправдашнее годуновское правление.

Мрачен, мрачен был прежний государь! Не зряговорили про Бориса Федоровича иноземцы: «Intravit ut inlpes, regnavit ut leo,mortus est ut canis!» [50]Короче говоря, собаке – собачья смерть! А этот, новый… молодой, светлый…

– Дай тебе Бог здоровья! –неистовствовал народ, силясь донести до государя свою преданность и любовь, аон отвечал, осеняя приветственными взмахами руки павшую ниц толпу:

– Дай вам тоже Бог здоровья иблагополучия! Встаньте и молитесь за меня!

Наконец, переехав мост, молодой царь оказалсяна Красной площади. Он приближался к Кремлю, откуда двадцать один год назад былпозорно изгнан вместе с матерью.

Подъехав к Иерусалиму – так называлась церковьна горе у Кремля, – Димитрий остановился со всеми окружающими исопровождающими его людьми и, сидя на лошади, снял с головы свою шапку,поклонился как мог низко, но тотчас вновь покрыл голову и, окинув взоромвеликолепные стены кремлевские, залитый солнцем город и несказанное множествонароду, запрудившее все улицы, залился счастливыми слезами и возблагодарил Богаза то, что тот сподобил его увидеть город отца своего, Москву златоглавую, иподданных, которые сейчас воистину были готовы отдать за него жизни свои.

И вдруг…