Варлаам зазвал его к себе и принялся потчеватьсо всем почтением, одновременно что-то лепеча: дескать, пока заявлять о своемимени и положении опасно, надо подождать, потому что тот, другой, Димитрийсейчас в силе, он нашел многих друзей, которые ему верят, а новому сынуГрозного поверить не захотят. Слишком много денег уже вложил пан Мнишек ввыгодного жениха своей дочери, слишком много прибыли надеется от него получить,чтобы допустить сейчас появление подлинного Димитрия. Надо потерпеть, убеждалВарлаам, надо затаиться, выгадать час, когда самозванец допустит какую-нибудьошибку… а еще лучше – выследить и напасть на него. Убить и занять его место!

Он помнил, как слушал его Варлаам и во всемсоглашался с ним. Он чересчур много выпил, голова стала пустой, в ней словно быне осталось ни единой собственной мысли. Только то, что говорил Варлаам.

– Ты выпей, – настаивал Варлаам, ион пил.

– Еще выпей!

Пил еще.

– Ну, по последней чарочке!

Покорно опрокинул эту чарочку – и всекончилось. Все исчезло… и вот теперь мерцание коптилочки на столе Варлаамасменилось этим серым светом, пробивающимся сквозь щели. И еще он помнит, что уВарлаама было тепло, а здесь почему-то царит жестокая стужа.

Человек с усилием поднялся и какое-то времястоял, держась за голову и качаясь из стороны в сторону. Наконец мир пересталшататься туда-сюда, а ноги перестали подкашиваться. Он смог разглядеть, чтонаходится в каком-то приземистом сарае. Доски были обугленными – наверное,здесь недавно бушевал огонь, сарай не сгорел лишь чудом. Воняло гарью.

Как он сюда попал?

Вдруг человек увидел, что он не один. Подстенкой лежал… Варлаам! Завернувшись в большую овчину, он спал, положив головуна плотно набитый мешок, распространяя вокруг запах перегара.

Человек, морщась, потряс монаха, но без толку.Тот был совершенно пьян. Ему было тепло в овчине, на ногах хорошие сапоги, наголове шапка. Чего не спать, когда тебя не томят голод и холод?

А у человека, который сам себя не помнил,подводило брюхо с голоду, подгибались от слабости ноги, а все тело била дрожь.Он поскреб голову, обнаружив, что волосы сбились в колтун.

Что с ним произошло? Может быть, он заболел?!Но отчего Варлаам держит больного полураздетым, голодным в каком-то обгореломсарае?

Он огляделся вновь, внимательнееприсматриваясь к стенам, и наконец обнаружил подобие двери – такое жеобугленное, полуразвалившееся, как и стены.

Еле держась на ногах, он добрался до двери,толкнул, выбрался на волю – и упал бы, если бы не повис всей тяжестью настворке.

Он стоял на пригорке, засыпанном снегом. Небобыло студено-серое, затянутое тучами, из которых медленно сыпалась белая крупа.Поодаль громоздилась купа голых дерев, ближние были худо-бедно видны, а дальниетаяли в серой мгле. Лесок, что ли? От сарая туда и обратно тянулись цепочкимелких следов. Наверное, из лесу приходили дикие звери, но побоялись людей,убежали.

Что за притча? А где Самбор? Где его высокиестены? Где людское коловерченье?

Вдали, на небоскате [52], слабо вырисовывались очертаниякакого-то селения или города со множеством куполов, возвышавшихся над крышамидомов. Во всем этом было что-то знакомое и наводящее глубокую тоску.

Ноги ожгло холодом, и человек сообразил, чтостоит босой на снегу. А потом вспомнил солнечный сентябрь в Самборе, листья ещетолько-только начали желтеть, трава была зеленая… Теперь же под ногамизастывшая грязь, а деревья простирают к небесам голые ветки.

Это не сентябрь и не Самбор. Это самое малоеноябрь, а город… Да ведь это же Москва!

Человек стоял, озираясь вокруг широко раскрытымиглазами, и постепенно слабость, отчаяние, бессилие сменялись холодной яростью.

Вот, значит, как… Вот как!

Выходит, Варлаам обманул его. Какого же онсвалял дурака, что так скоропалительно и необдуманно доверился этому толстомумонаху – другу-приятелю самозванца! Видимо, тот или оглушил его, или опоилкаким-то зельем и насильно увел из Самбора. Да, он слышал про такие зелья, откоторых человек надолго теряет память, делается послушен, словно животное, несоображает, что с ним происходит. Наверняка Варлаам хотел вернуть пленника вЧудов монастырь – недаром же довел почти до самой Москвы. Видимо, у негокончилось зелье, однако монах понадеялся на авось и заснул, пьяный в дымину,рядом с тем, кого он так гнусно предал.

Зря заснул! Потому что такое предательствопростить нельзя, и этот сон станет последним сном Варлаама.

Человек задумался. Предатель должен умереть,но как?.. Задушить его нельзя – сил не хватит, Варлаам толст и силен, а у негосамого руки трясутся от слабости. А, велика ли премудрость! Выломать доскупокрепче и бить по голове, пока не превратится в кровавую кашу.

Человек глубоко вздохнул и решительно вошел всарай.

Когда он вновь появился на пороге, на плечиего была накинута овчинная свитка, за плечами болтался мешок, а ноги обуты всапоги Варлаама. Толстый монах будет спать в погорелом сарае до Страшного суда.Он даже не успел сообразить, что умирает.

Собаке собачья смерть! Жаль, что не удалосьподвергнуть его хорошей пытке перед смертью, чтобы отомстить за все!

Убийца вдруг хмыкнул. Право слово, зелье неумалило его сообразительности! Варлаам думал, что оказывает добрую услугусвоему дружку-самозванцу, когда увел от него соперника? Небось надеялся наблагодарность ложного царевича? О нет… самозванец будет проклинать глупогомонаха, потому что очень скоро по Москве начнут плодиться и размножаться изветыВарлаама Яцкого о Лжедимитрии, который называет себя угличским царевичем исыном Ивана Грозного, а на самом деле… Человек так и закатился от смеха. Насамом деле он беглый монах Чудова монастыря Гришка Отрепьев!

Да. Вот оно, ненавистное имя. Юшка Нелидов,Юшка Нелидов-Отрепьев, в монашестве брат Григорий… Он сбросит с себя этогнусное прозванье и замажет им другого, словно зловонной грязью.

Обнесет его клеветою так, что имя ГришкиОтрепьева, богоотступника, еретика, расстриги и вора, надолго прилипнет к нему!

Надолго. А если повезет, то и навсегда.