— Поехали, по дороге все узнаете. Илья Сергеевичпоспешил прийти в себя и поинтересовался, куда запропастилась его охрана.Отвечать никто и не думал. Парни взяли меня в плотное кольцо, я припала кСерафиме, а Илью ненавязчиво оттеснили. Как видно, встречи с ним Циркач неискал.

— Я позвоню, — торопливо заверила его тетушка изашагала по-солдатски быстро.

Мы свернули за угол и оказались перед голубыммикроавтобусом, торопливо устроились и покатили по улице. Накрапывал дождь,было тоскливо и неуютно.

— Извините, — обратилась я к точной копии каменнойглыбы острова Пасхи. — Куда мы едем?

К моей великой радости, он ответил охотно, назвал один израйонных центров, до которого было километров тридцать. Пояснил, что там мыбудем жить в частном доме под надежной охраной, а в городе сейчас опасно.Беспокоиться, по его словам, совершенно не о чем, с Сергеем я увижусь ужесегодня, И вообяце на свете стоит жить. В заключение он протянул телефон ипредложил позвонить Сереже. Я позвонила и услышала все те же заверения. Телефонвернула и нерешительно улыбнулась. После этого мы познакомились.Твердокаменного звали Саша, того, что за рулем. Гена, а молчуна со шрамом нашее — Андрей.

Дом, куда нас привезли, стоял на окраине небольшогофабричного городка. Дома здесь в большинстве своем деревянные, и этот ничем неотличался от сотни других. Мы прошли к калитке. Высокое крыльцо, под окнамидоцветают георгины, большой сад. Приятное место. Мы немного потоптались у двери,пока Саша не отыскал ключ и не открыл тяжелый навесной замок. Внутри дом былчистеньким и уютным. И принадлежал, о судя по старенькой мебели, расшитымсалфеткам и фотографиям на стене в самодельных рамках, какой-то старушке.

— Здесь живет ваша бабушка? — спросила я,оглядываясь.

— Жила, — ответил Саша. — Умерла зимойбабуля. Вы не стесняйтесь, будьте как дома.

Через полчаса мы пили чай из самовара с сушками и сахаром.Ребята выглядели мирно, вроде бы старались нас развлечь и смогли произвестивпечатление на Серафиму. Она начала милостиво улыбаться. Если отвлечься отмысли, что чай мы пьем скорее всего с бандитами, приходилось признать, что ониприятные и веселые люди. В общем, повода жаловаться на жизнь не было.

Циркач приехал около пяти. К этому времени ребята съездили вмагазин, закупили всякой снеди, и мы устроили в саду пикник, правда, безвыпивки, чему мы с Серафимой порадовались. Дождь давно кончился, трава высохла,и мы расположились поддеревьями. Туги появился Циркач, держа в руке два большихяблока, сорванных по дороге, и улыбался. Мы замолчали на середине фразы,ожидая, когда он подойдет.

— Привет, — сказал Циркач, усаживаясь рядом.

Ребята без лишней суеты встали и удалились.

— Здравствуй, Сережа, — ответила я, Серафимаограничилась кивком. Он захрустел яблоком, потом улыбнулся, похвалил вкус изабросил огрызок в глубину сада. Достал из куртки конверт и протянул тетушке.

— Деньги, — пояснил он.

Серафима едва заметно поморщилась и собралась что-тосказать, но передумала. Уверена, это было мудрым решением. За нее сказала я:

— Спасибо.

— Вчера я очень беспокоился, — заметил он, правда,с улыбкой. — Звонил.

— Я хотела уехать, Сережа… — покаянно ответила я.

— Знаю.

— Мы просто очень испугались, — сочла я нужнымпояснить.

— Здесь безопасно. А через несколько дней всекончится. — Тут был бы уместен вопрос: что все? Но задать его желания невозникало. — Пройдемся? — предложил он, я поспешно встала. Мынаправились к кустам смородины между грядок. Серафима, осознав, что много мытак не нагуляем, из сада удалилась. Циркач щурился на солнце, смотрел всторону, был странно чужим и далеким. Я сказала:

— Эти деньги… не стоило их возвращать. Бог с ними.

Циркач не ответил и даже виду не подал, что услышал. Якашлянула и спросила робко:

— Сережа, а мы поедем на… эти острова, забыла, как ониназываются?

Теперь он посмотрел мне в глаза. Внимательно. Надо полагать,вид у меня был жалостливый. Он обнял меня одной рукой, прижал к себе и сказал:

— Если захочешь.

— Я очень хочу, — торопливо заверила я и в этотмомент действительно хотела оказаться на каких-нибудь островах в тысячахкилометрах отсюда.

— Значит, поедем.

— Когда? — Я потерлась носом о его плечо, как нистранно мужчин это обычно умиляет. — Я спрашиваю, потому что отпуск у меняскоро кончится, первого октября открытие сезона…

— Все это на несколько дней, — заверил он. —Потерпишь?

— Конечно. Ты приедешь?

— Если смогу.

Мы еще погуляли между грядок, я ничего против не имела, новздохнула с облегчением, когда он сказал:

— Мне пора.

— Я тебя до машины провожу, можно? — Роль ласковойдурочки всегда давалась мне легко. В театре я их часто играю. Однообразно, затовыходит с блеском.

По пути я неожиданно для самой себя и спросила, тихо и оченьробко:

— Сережа, ты меня любишь?

Он уже сделал шаг к машине, замер, медленно повернулся испокойно и просто ответил:

— Да.

Но такую простоту не сыграешь, кому знать, как не мне? Онответил “да” и не задал свой вопрос, может, потому, что знал ответ.

— Я тебе телефон оставил, — сказал ухе вмашине. — Номер ты знаешь. И не бойся. У твоей истории будет хорошийконец.

— Он уехал забрав с собой Андрея и Гену. Собязанностями охранника легко мог справиться один Сашка.

Я села на скамейку возле дома, испытывая по отношению к себеранее неведомое гадливое чувство. В этом состоянии меня и нашла Серафима.

— Ну и чего ты здесь сидишь? Наслаждаешьсясамобичеванием?

— Он приедет, и я все ему расскажу.

— Что? — усмехнулась тетушка.

— Все. Всю правду.

— Правда, она только у дураков одна. А у тебя еще теткаесть. Живая. Пока. И мечтающая проскрипеть лет до девяноста. Это первое.Второе: что он тебе там сказал, дело не мое, но благородство ему скоро надоест.Так что и о себе подумай. Если мы здесь надолго засели, то придется нелегко.Положим, пару раз отговоришься критическими днями, а потом?

— Он не такой…