И старшина, как знаменосец и заслуженныйфронтовик, по традиции получает первым, и не одну кружку, а две. Первую онвыпивает залпом, под вторую закуривает дорогую, командирскую, по случаюторжества, папиросу «Казбек» и уже через затяжку вытягивает пивко по глоточку исо смаком. Парад окончен.

Теперь — в гарнизон, столы уже накрыты,столовая украшена: праздничный обед. К этому обеду полковник приказывал резатькабана из подсобного хозяйства, баранов, закупить в деревне соленых огурцов, идавал ротным негласное указание организовать наркомовские сто граммов всемуличному составу — без рекламы, так сказать. Во славу оружия и память Победы.

Хороший был полковник. Больше таких уже нет.Полк за ним — в огонь и в воду. И у командования на прекрасном счету, в примервсем ставили. Но — не продвигали… Не то он когда-то где-то сказал не то, или повозрасту попал в неперспективные, или замполит про сто граммов стучал вполитотдел дивизии… В общем, вся его жизнь была — родной полк, и как апофеозслужбы — эти парады.

Значит, старшина выбрасывает окурок, ставит ссожалением пустую кружку, и протягивает руку за знаменем, которое, свернув,прислонил к ларьку сбоку…

Не стоит там что-то знамя. Это он перепутал —он его с другого бока прислонил.

Смотрит он с другого бока: нету. Нету тамзнамени.

Странно. Ставил же. Сзади, значит, поставил…

Но только сзади ларька знамени тоже нету.

Старшина спрашивает лейтенантов-ассистентов:

— Ребята, у кого знамя?

Они на него смотрят непонимающе:

— Как у кого? Ты ж его из рук не выпускал.

— Да вот, — говорит, — поставил здесь…

Они вместе смотрят ларек со всех сторон — нет,у ларька знамя не стоит.

Начинают вертеть головами по сторонам. Взятьникто не мог. Кругом в пулеметном темпе полк пиво пьет повзводно и поротно, ивольным шагом марширует в расположение.

— А кто сегодня дежурный по посту № 1? Вобалда! Не иначе разводящий распорядился сдуру знамя сразу после парададоставить на место — и отрядил караульных прямо к концу церемониального марша.Так спрашивать же надо! салаги…

Старшина с ассистентами, спрятавшими шашки в ножны,идет в штаб полка, к знаменной витрине, где на посту № 1 стоит с автоматом «нагрудь» часовой.

Пуста витрина.

— Знамя где? — спрашивает старшина у часового.

Тот от удивления начинает говорить, что ему наэтом почетном посту категорически запрещено:

— Как это? Так вы же знаменосец…

— Тебе его что — не приносили?

— Кто?

— Ну… внешний караул…

— Никак нет. А что — должны были?

Идут к начальнику караула:

— Знамя ты брал?

Тот смеется — оценил шутку.

— Ага, — говорит. — Пусть, думаю, повиситнемного над КПП, чтоб сразу было всем видно, что они входят не куда-нибудь, а вгвардейский орденоносный полк.

— Ну же ты мудак!! Где оно?!

— Да вы чего?.. Я ж так, ребята… шучу… а что?

— Шутишь?! ничего. Молчи… понял?!

У старшины делается все более бледноватый вид,и пышные усы постепенно обвисают книзу. Лейтенанты-ассистенты — те откровенномандражируют. И они начинают перерывать полк: какой идиот взял знамя и где еготеперь держит.

Возвращаются к ларьку. Там уже свернуто всепивное хозяйство.

— Не, — говорит ларечник, — вы что. Ничо невидел. Да ты ж его из рук не выпускал.

— Не выпускал, — мрачно басит сержант,сделавшийся ниже ростом.

Может, в кабинет командира полка занесли? Илик начштаба?

Идут обратно в штаб. Нет — пусто. Во все окназаглянули. Только часовой у пустой витрины смотрит выжидательно, болван.

Они проходят по всем ротам. Идут в автопарк:может, знамя у ларька упало, соскользнуло по стенке, и кто-то в толчее егоподнял и положил, например, на броню, и так на танке оно в парк уехало.

Нет; нету.

Дежурный по парку сильно удивляется вопросу и,конечно, тоже ничего не видел.

Тем временем полк окончил праздничный обед.Половина солдат валит в увольнение: сбрасываться на самогон, драться в очередьвокруг четырех деревенских девок и склонять к любви средний школьный возраст.Офицеры компаниями шествуют по домам — за столы с выпивкой и закуской. Тихо врасположении. И нет нигде знамени.

Человек, не служивший в Советской Армиипервого послевоенного десятилетия, а тем паче вообще штатский, ужаса и масштабапроисшедшей трагедии оценить не может. В лучшем случае он слыхал, что высшийзнак солдатской доблести — это трахнуть бабу под знаменем части. Сейчас, когдалейтенант в автобусе не уступает место полковнику, когда и солдат не солдат, иофицер не офицер, и присяга не присяга, и армия развалилась на части, и не точто знамена — крейсера крадут и танковые колонны продают контрабандой заграницу, — сейчас старая сталинского закала армия может восприниматься толькокак седая легенда. Потому что колхозный парень в армию шел как за счастьем:сытная еда! теплая красивая одежда! простыни, одеяло, койка! а через три года —паспорт в руки — и свободен, езжай куда хочешь! А посреди службы —десятидневный отпуск домой! Это ж был солдат. Не то, что ноне, когда призванныйв воздушный десант не может раз подтянуться на турнике. А офицер был — белаякаста! Диагоналевая форма, паек, оплаченная дорога в отпуск, две тысячизарплаты у взводного — офицер был богатый и уважаемый человек, и ездилисключительно в купейном, а от майора — полагалось в мягком вагоне.

И отсутствие Знамени части — этокощунственнее, чем попасть в плен. Это граничит с изменой Родине. Это трибунали вечный несмываемый позор. Это… это невообразимо, невозможно! За знамя можноумереть, спасти его ценой своей жизни, вынести простреленным на собственном теле,встать на колено и поцеловать; в самом крайнем случае его можно склонить надтелом павшего героя. Но лишиться его принципиально невозможно ни в коем случае.Провались белый свет! — но знамя должно быть сохранено.