— Равнодушны уж очень стали-с, хе-хе! — подобострастноосмелился он заметить.

— Право, я чувствую себя не так здоровым, у меня головатяжела от дороги, что ль, — отвечал князь, нахмурясь.

— На дачку бы вам-с, — робко подвел Лебедев. Князь стоял,задумавшись.

— Я вот и сам, дня три переждав, со всеми домочадцами надачу, чтоб и новорожденного птенца сохранить, и здесь в домишке тем временемвсё поисправить. И тоже в Павловск.

— И вы тоже в Павловск? — спросил вдруг князь. — Да что это,здесь все, что ли, в Павловск? И у вас, вы говорите, там своя дача есть?

— В Павловск не все-с. А мне Иван Петрович Птицын уступилодну из дач, дешево ему доставшихся. И хорошо, и возвышенно, и зелено, идешево, и бонтонно, и музыкально, и вот потому и все в Павловск. Я, впрочем, вофлигелечке, а собственно дачку…

— Отдали?

— Н-н-нет. Не… не совсем-с.

— Отдайте мне, — вдруг предложил князь.

Кажется, к тому только и подводил Лебедев. У него эта идеятри минуты назад в голове мелькнула. А между тем в жильце он уже не нуждался;дачный наемщик уже был у него и сам известил, что дачу, может быть, и займет.Лебедев же знал утвердительно, что не “может быть”, а наверно займет. Но теперьу него вдруг мелькнула одна, по его расчету, очень плодотворная мысль, передатьдачу князю, пользуясь тем, что прежний наемщик выразился неопределительно.“Целое столкновение и целый новый оборот дела” представился вдруг воображениюего. Предложение князя он принял чуть не с восторгом, так что на прямой вопросего о цене даже замахал руками.

— Ну, как хотите; я справлюсь; своего не потеряете.

Оба они уже выходили из сада.

— А я бы вам… я бы вам… если бы захотели, я бы вам кое-чтовесьма интересное, высокочтимый князь, мог бы сообщить, к тому же предметуотносящееся, — пробормотал Лебедев, на радости увиваясь сбоку около князя.

Князь приостановился.

— У Дарьи Алексеевны тоже в Павловске дачка-с.

— Ну?

— А известная особа с ней приятельница и, повидимому, частонамерена посещать ее в Павловске. С целью.

— Ну?

— Аглая Ивановна…

— Ах, довольно, Лебедев! — с каким-то неприятным ощущениемперебил князь, точно дотронулись до его больного места. — Всё это… не так.Скажите лучше, когда переезжаете? Мне чем скорее, тем лучше, потому что я вгостинице…

Разговаривая, они вышли из сада, и, не заходя в комнаты,перешли дворик и подошли к калитке.

— Да чего лучше, — вздумал, наконец, Лебедев, — переезжайтеко мне прямо из гостиницы, сегодня же, а послезавтра мы все вместе и вПавловск.

— Я увижу. — сказал князь задумчиво, и вышел за ворота.

Лебедев посмотрел ему вслед. Его поразила внезапнаярассеянность князя. Выходя, он забыл даже сказать “прощайте”, даже головой некивнул, что не совместно было с известною Лебедеву вежливостью ивнимательностью князя.

Был уже двенадцатый час. Князь знал, что у Епанчиных вгороде он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и тонавряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас жеотвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. Нариск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князьрешился идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.

Визит этот был для него, впрочем, в некотором отношениирискованным. Он затруднялся и колебался. Он знал про дом, что он находится вГороховой, неподалеку от Садовой, и положил идти туда, в надежде, что, дойдя доместа, он успеет, наконец, решиться окончательно.

Подходя к перекрестку Гороховой и Садовой, он сам удивилсясвоему необыкновенному волнению; он и не ожидал, что у него с такою болью будетбиться сердце. Один дом, вероятно, по своей особенной физиономии, еще издалистал привлекать его внимание, и князь помнил потом, что сказал себе: “Этонаверно тот самый дом”. С необыкновенным любопытством подходил он проверитьсвою догадку; он чувствовал, что ему почему-то будет особенно неприятно, еслион угадал. Дом этот был большой, мрачный, в три этажа, без всякой архитектуры,цвету грязно-зеленого. Некоторые, очень впрочем немногие дома в этом роде,выстроенные в конце прошлого столетия, уцелели именно в этих улицах Петербурга(в котором всё так скоро меняется) почти без перемены. Строены они прочно, столстыми стенами и с чрезвычайно редкими окнами; в нижнем этаже окна иногда срешетками. Большею частью внизу меняльная лавка. Скопец, заседающий в лавке,нанимает вверху. И снаружи, и внутри, как-то негостеприимно и сухо, всё какбудто скрывается и таится, а почему так кажется по одной физиономии дома, —было бы трудно объяснить. Архитектурные сочетания линий имеют, конечно, своютайну. В этих домах проживают почти исключительно одни торговые. Подойдя кворотам и взглянув на надпись, князь прочел: “Дом потомственного почетногогражданина Рогожина”.

Перестав колебаться, он отворил стеклянную дверь, котораяшумно за ним захлопнулась, и стал всходить по парадной лестнице во второй этаж.Лестница была темная, каменная, грубого устройства, а стены ее окрашены красноюкраской. Он знал, что Рогожин с матерью и братом занимает весь второй этажэтого скучного дома. Отворивший князю человек провел его без доклада и велдолго; проходили они и одну парадную залу, которой стены были “под мрамор”, соштучным, дубовым полом и с мебелью двадцатых годов, грубою и тяжеловесною,проходили и какие-то маленькие клетушки, делая крючки и зигзаги, поднимаясь надве, на три ступени и на столько же спускаясь вниз, и наконец постучались водну дверь. Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев князя, он до тогопобледнел и остолбенел на месте, что некоторое время похож был на каменногоистукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив рот вкакую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении князя оннаходил что-то невозможное и почти чудесное. Князь хоть и ожидал чего-нибудь вэтом роде, но даже удивился.

— Парфен, может, я не кстати, я ведь и уйду, — проговорил оннаконец в смущении.

— Кстати! кстати! — опомнился, наконец, Парфен, — милостипросим, входи!

Они говорили друг другу ты. В Москве им случалось сходитьсячасто и подолгу, было даже несколько мгновений в их встречах, слишком памятнозапечатлевшихся друг у друга в сердце. Теперь же они месяца три слишком как невидались.

Бледность и как бы мелкая, беглая судорога всё еще непокидали лица Рогожина. Он хоть и позвал гостя, но необыкновенное смущение егопродолжалось. Пока он подводил князя к креслам и усаживал его к столу, тотслучайно обернулся к нему и остановился под впечатлением чрезвычайно странногои тяжелого его взгляда. Что-то как бы пронзило князя и вместе с тем как бычто-то ему припомнилось — недавнее, тяжелое, мрачное. Не садясь и остановившисьнеподвижно, он некоторое время смотрел Рогожину прямо в глаза; они еще как бысильнее блеснули в первое мгновение. Наконец, Рогожин усмехнулся, но несколькосмутившись и как бы потерявшись.