— Ты уверена? — негромко спросил он наконец.

Уитни молча кивнула.

Клейтон, нагнувшись, подхватил ее на руки и понес к большойкровати, где сам же и внушил ей когда-то, каким унизительно мерзким может статьакт физической любви, обещая себе, что на этот раз каждый его жест, каждоедвижение будут такими деликатными, что вытеснят из ее памяти ужасныевоспоминания.

Поставив Уитни на возвышение, Клейтон трясущимися рукамиразвязал ленты пеньюара и осторожно распахнул белые кружева.

Плечи, словно выточенные из слоновой кости, и нежныеполушария грудей, увенчанные розовыми маковками, казалось, просвечиваютнасквозь в пламени камина.

— Боже, как ты прекрасна, — выдохнул Клейтон и почувствовал,как она содрогнулась, когда его ладони скользнули по ее рукам, и тонкий пеньюарсполз на пол, Он прильнул к ее губам в долгом сладостном поцелуе и, однимдвижением откинув тяжелые покрывала, уложил Уитни на прохладные простыни.

Уитни закрыла глаза и отвернула голову, но Клейтон заметил,как румянец медленно ползет вверх от стройных ног до корней волос, пятнаябелоснежную кожу. Видя ее смущение, Клейтон поспешно потушил свечи, горевшие наночном столике, и, поскольку боялся оставить Уитни наедине с воспоминаниями,разделся прямо у постели, лег рядом и нежно привлек Уитни к себе. Она мгновеннозамерла, превратившись в некое подобие статуи. Клейтон осторожно провел рукойпо ее обнаженной спине, и Уитни буквально одеревенела. Он отнял руку иоткинулся на подушки, положив ее голову себе на грудь.

Уитни часто и прерывисто дышала, а ведь он старался даже некасаться ее. Иисусе, как он ненавидел себя за то, что сделал с ней той ночью!Она была напряжена, как натянутая струна, и если Клейтон не поможет ейрасслабиться, то обязательно причинит боль, как бы ни старался быть нежным ибережным.

Он прикрыл ее и себя простыней, чтобы она не слишкомстеснялась собственной наготы.

— Я хочу сначала поговорить с тобой, — объяснил он.

На лице Уитни отразилось такое облегчение, что Клейтонневольно хмыкнул: Уитни выглядела так, словно в последнюю минуту избавилась отгрозившей ей казни на гильотине.

— Милая, постарайся, если можешь, выкинуть из головы все,что случилось тогда. Я хотел бы также, чтобы ты забыла все, услышанное ранее отом, что происходит между мужем и женой в постели, и просто выслушала меня.

— Хорошо, — шепнула она.

— Выражения такого рода, как «покорилась ему» или «взял ее»,никогда не должны употребляться, если речь идет о подобных отношениях. Однако японимаю, что именно ты об этом думаешь. Первое предполагает долг, выполняемый сявной неохотой. Второе — просто насилие. Я не собираюсь «брать» тебя, и ты небудешь мне повиноваться. И не почувствуешь никакой боли. — И, нежноулыбнувшись, пояснил:

— Нет в тебе никакого уродства. Ты — само совершенство.

Он нежно обвел пальцем контуры ее лица.

— То, что должно неизбежно случиться между нами — этосоединение, слияние душ и тел, рожденное моим желанием быть как можно ближе ктебе, стать частью тебя. Малышка, поверь, находясь в тебе, я не беру, а даю.Отдаю свое тело тебе, как раньше отдал любовь и мое кольцо в знак нерушимогосоюза. Отдаю семя своей собственной жизни и оставляю его в глубинах твоеготела, чтобы ты хранила его и берегла — символ моей любви и потребности всегдавидеть тебя рядом.

В мерцающем оранжевом свете пламени камина Клейтон заметил,как Уитни поколебалась и чуть приблизила лицо в ожидании поцелуя. Оченьмедленно, боясь торопить события, Клейтон наклонился и начал целовать жену,долго, томительно, с мучительной нежностью, и она после нескольких мгновенийнапряженного пассивного ожидания приложила ладошку к его щеке и ответила напоцелуй с застенчивой, трепетной любовью, которую испытывала в этот момент.

Ее мягкие губы раскрылись при первом же настойчивомприкосновении его языка, а руки обвились вокруг его шеи. Она приняла его язык идала ему свой. Он терзал ее, мучил, предлагая себя медленными глубокимитолчками языка, и тут же мгновенно выходил из влажных глубин, и это повторялосьснова и снова, пока Уитни в беспамятстве не прильнула к нему, страстноотдаваясь безумно-чувственным поцелуям.

Клейтон тихо гладил ее волосы. Рука скользнула по стройнойшее до груди, большой палец обводил розовые бугорки, гордо поднявшиеся под еголасками. Уитни вздрагивала от блаженства, все теснее прижимаясь к егомускулистому телу, пока не почувствовала всю силу его желания и не отпрянула,словно от ожога. Клейтон понял, что перепугал жену, и, преодолеваясопротивление, прижал ее бедра к своим.

— Нет, — тихо сказал он, когда Уитни попыталась отстранитьсяот его напряженной мужской плоти. — Я никому на свете не позволю причинить тебеболь.

Длинные ресницы взметнулись вверх, и в огромных глазахотразилось сомнение и такой безмолвный упрек, что Клейтон едва не улыбнулся.

— Положи мне руку на грудь. Только на грудь, — повторил он,видя, что Уитни подняла руку и тут же нерешительно опустила.

Не успела она притронуться к теплой коже, как его мышцыконвульсивно дернулись.

— Посмотри, как отвечает мое тело на твое малейшееприкосновение. Та его часть, которой ты так боишься, всего лишь откликается натвою близость, пытается проникнуть в тебя.

Он снова прижал ее к себе, но Уитни по-прежнему оставаласьскованной и напряженной.

— Ты все еще опасаешься, что я могу сделать тебе больно? Новедь я обещал.

Уитни конвульсивно сглотнула и помотала головой, не отрываяее от подушки. Если Клейтон заверил; что это не больно, она не должнасомневаться.

Она запуталась пальцами в темной поросли волос на груди ипочувствовала, как сильнее забилось его сердце, как перекатываются мускулы подзагорелой кожей? когда Уитни передвинула руку чуть ниже.

Пламя желания пожаром бушевало в крови Клейтона.

— О дорогая, — то ли засмеялся, то ли застонал он, — гордисьтем, что ты делаешь со мной. Меня наполняет стыдом сознание того, как легко тыможешь заставить мое тело напрягаться при твоем малейшем прикосновении, дажепротив воли. И еще больше унижает необходимость признаться тебе в этом. Но ятак или иначе ничего не могу скрыть от тебя, потому что если ты гордишься тем,какую силу имеешь надо мной, то я тоже смогу отыскать в этом радость и счастье.Но если подобное пугает тебя и заставляет стыдиться, значит, наша любовьрождена стыдом и унижением.

Уитни длинно прерывисто вздохнула и, стиснув его шею,прижалась к нему всем телом. Трепеща в объятиях Клейтона, она поцеловала его влоб, глаза, рот, скользнула языком по губам, и Клейтон снова застонал. Стиснувруки, он положил ее на спину и наклонился, целуя и опьяняя своими ласками.Уитни не знала, испытывает ли гордость, но странное чувство лишало ее рассудка,кружило голову, наполняя истомой.