– Да брось, это он треплется, – спьяной бравадой заявил Леха. – Не тронет он тебя. А тронет – я его...

– Заяц во хмелю, – брезгливо сказалаЛюська. – Охота была с этим мужиком скандалить из-за какого-то твоегоРубцова? Я с таким квартирантом живу, как у Христа за пазухой, никто ко мне нецепляется, никакой прописки-выписки не требует.

– Как это ты с ним живешь? –внезапно взревел Леха. – Ты ж говорила, между вами ничего...

– А тебе-то что? – перебилаЛюська. – Только что орал: не любовница, а собутыльница.

– Люська! – Голос Лехи набряк пьянойяростью.

– Да уймись, – равнодушно бросилаЛюська. – Ни с кем я не живу, нужны вы мне, кобели. Квартирант хороший,платит вовремя, ведет себя тихо, баб не водит, да и самого его практически нетникогда. Зачем я буду с ним ссориться и лезть в его комнату, когда ему этого нехочется?

«Может, твой квартирант баб к себе и неводит, – тоскливо подумала Алена. – Однако определенно носит их ксебе. Меня он наверняка принес – я ж без сознания была. И в каком же состоянии,интересно знать, находилась эта Люська, что не видела ничего и не слышала? Неподозревает о делишках этого фальшивого милиционера?»

Фальшивого? Не факт. Уже столько написано исказано о симбиозе правоохранительных органов с преступным миром, что это тожепревратилось в штамп. Однако факт есть факт: Алену приволок сюда и связалчеловек в милицейской форме.

Зачем?!

Судя по его словам, услышанным с балкона, мол,ускользнула от него эта сука, которую он рад бы прикончить, – судя по этимсловам, он следил за Аленой.

Надо же! И он тоже! А еще ее выслеживал пареньв черной косухе. Удивительно – сколько преследователей моталось по следам Аленыв этот вечер, а она и не знала, и не видела!

Впрочем, она и по жизни такая –невнимательная. Никогда ничего не замечает, пока не столкнется с событием нос кносу.

Интересно знать, прежний преследователь Аленыи этот мент – они подельники? Работают в связке? Организовали преступноесообщество, именуемое бандой?

Нет, вряд ли. Потому что, когда парень вкосухе качал права в борделе, убеждая Катерину, что Алена находится там (и он,между прочим, не ошибался!), мент убеждал под балконом какого-то мужика вдлинном пальто, что потерял «эту суку».

Боже ты мой! Да ведь там еще был мужик вдлинном пальто, который и руководил действиями мента! То есть обладатель«жигуля» и электрошокера – всего лишь исполнитель чьих-то категоричных ижестоких приказов. Исполняя их, он захватил Алену, притащил в комнату, которуюснимает у какой-то зачуханной алкоголички, привязал тут ее к дивану,убежденный, что хозяйка не пожелает ссориться с выгодным квартирантом и носа несунет в его «покои», даже за такой безделицей, как томик Рубцова.

И, словно в насмешку, позабытые запьянцовскимЛехой строчки ернического рубцовского стихотворения всплыли в ее памяти:

Спотыкаясь даже на цветочках,

Боже! Тоже пьяная! В дугу!

Чья-то равнобедренная дочка

Двигалась, как радиус в кругу.

Мысль о спасении, о бегстве двигалась, какрадиус в кругу, в голове Алены, снова и снова возвращаясь к исходной точке: всеужасное, необъяснимое, мучительное началось в ее жизни с тех пор, как ее бросилМихаил. Конкретно с того дня. Будь он проклят за то, что обрек ее на страданияфизические и моральные! Только из-за него она стала тем, чем стала: гулящейбабой, загнанным зверем, беспомощной жертвой...

Чьей жертвой? Чьей, черт побери?! Ответа наэтот вопрос по-прежнему не было. И на множество других – тоже: что происходит?Почему? За что?!

И что ее ждет впереди?

***

«Я хотел, чтобы наш ребенок рос хорошим,добрым, умным. Я все делал, чтобы сохранить семью. Мне одному трудно былотянуть все это. Ты просто игралась со мной. А при первой же возможностиизменила. Теперь это у тебя вошло в привычку. Подло это. Ну ладно, если быпросто переспала, а то ведь у тебя характер – раз и отрубила. Что в нем, еслион такой хороший, почему его твоя сестра так боялась? Ты этот вопрос себезадавала: она ведь никого никогда не боялась, почему боялась его? Как бы и тебестрашно не стало. А разве со мной тебе было страшно когда-нибудь? Я тебя бил?Никогда. Я только все время твердил – не ври мне, пожалуйста. А ты все врала,завиралась, потом сама запутывалась. А я чувствовал, мучился, я все времячувствовал! Ты можешь говорить мне разные гадости, мол, я убийца, но разве тыне знала, кто я, когда замуж за меня шла? И посмотри теперь на себя, ты самакто? Я же говорил, что не смогу жить без тебя. Тошно мне, пусть я попаду в ад,а где мне еще место? Ты измотала меня. Ну, теперь ты сможешь начать всесначала, только подумай: сможешь ли ты жить с этим человеком? Не знаешь ведь,что у него за спиной! Хочешь счастья, но зачем ты его отняла у нас? Помнишь,как мы мечтали дожить вместе до старости и умереть в один день? Может, мне надобыло сначала тебя убить, только я не могу. Мне плохо, я не могу сказать, какмне плохо!..»

Володя утер слезы и тупо подумал, что непросто водит ручкой по бумаге, нанизывая уже бессмысленные слова, а как бымолит о помощи. Но никто не придет и не поможет, никто не отговорит его оттого, что он задумал сделать. А он все цепляется за жизнь, которая теперьвоплощена в этих размашистых синих строчках. Но сколько слов ни напишешь, всеравно не выразишь ими того, что разрывает сердце. Боль притупить можно тольководкой. А прекратить – смертью.

Ну ладно, надо же как-то закончить эту мазню.

«Не знаю, будешь ли ты читать все это. Неуспела ты со мной развестись, как стала вдовой. Живи дальше, как сможешь!!!»

Он пересчитал восклицательные знаки. Их былочетыре. Поставил еще один – пятый. Удовлетворенно хмыкнул, сделал еще один,последний глоток. Больше в бутылке не осталось ни капли. И сил у него тоже никапли не осталось. Разве что взобраться на стул, сунуть голову в петельку,приладить ее на шее поудобнее, чтобы узел пришелся как раз над ухом, – нуа потом шагнуть со стула. Просто так шагнуть – и все.

И больше уже ничего не надо было делать,больше он просто ничего не смог бы сделать, даже если бы захотел.

Если бы мертвые могли видеть, что происходитпосле их смерти в мире живых!

Володя был бы доволен, если бы узнал, чтоОльга упала в обморок при виде повесившегося мужа. Но он был бы возмущен,разгневан, если бы увидел, как пришедший с нею мужчина, поддерживая Ольгу однойрукой, другой торопливо перебирает неровно исписанные листки, читает однописьмо, другое, а потом... потом прячет их в нагрудный карман куртки.