Елы-палы... Он как-то пропустил это мимо ушей,но Анька вроде бы обмолвилась, что писательница стащила в агентстве зайчика! Новот он, заяц! Костя нашел его в подъезде. Значит, что? Значит, сбежавшаяписательница живет в их доме?

Нет, этот вариант отпадает. Костя тут знаетвсех и каждого – ровно столько лет, сколько проживает на белом свете. И никакаяписательница здесь точно не обитает!

Правда, соседка Люська поселилась всего годназад, но если она писательница, то Костя – президент США.

Второй вариант: эта самая Алена Дмитриева,укравшая и потерявшая зайца, была сегодня здесь у кого-то в гостях.

Была... или остается до сих пор? Все, чтослучилось в агентстве, случилось часа три-четыре назад, не больше. Значит,спрыгнув с балкона, она прямиком ринулась сюда. В этом подъезде у нее живетдруг или подруга – настолько близкие, что она чувствует у них себя надежней,чем дома.

Заяц валялся около соседней двери. Неисключено, писательница приходила к соседке. В соседках у Кости с матерьюЛюська-развалюха. Такая у этой пьянчужки кликуха. Иногда ее просто называют –Развалюха, даже без имени.

Есть такая пословица: скажи мне, кто твойдруг, и я скажу тебе, кто ты. Если писательница такая же пьянь да рвань, как ееподружайка, то беспокоиться не о чем: с этими полубомжихами управиться оченьпросто. С другой стороны, Анька сказала, что гостья, которая навела столькошороху в агентстве, «дама крутая», то есть прикинута как надо и при деньгах.Вряд ли такая будет водиться с Люськой, которая небось забыла, когда мылась, ауж в квартире у нее – сущее Федорино горе.

Но мало ли что бывает на свете: снимает же уЛюськи комнату какой-то мент, почему бы не дружиться с ней писательнице? Может,эта дамочка задумала писать роман о бомжарах, вот и набирается впечатлений? Дауж, можно себе представить, чего она там наберется! Ну это сугубо ее проблемы.Косте куда интереснее знать, она все еще у Люськи или давно оборвалась? Вродебы когда он проходил мимо дома, все окна были темные. С другой стороны, этаотъехавшая машина... Может, писательница удалилась на ней?

Не исключено...

Ладно, нет смысла ломать голову или рваться ксоседке среди ночи: Люська когда спит с бодуна, ее хоть по башке бей топором –не добудишься. Да и неохота сейчас выяснять отношения. К тому же ситуация некажется ему такой уж безумно пугающей, как Аньке.

Гораздо больше Костю сейчас интересовалодругое: как к писательнице вообще попала информация о месте его работы?

Мать спрашивать бесполезно: ни за что нескажет.

Костя задумчиво огляделся, и вдруг взгляд егоупал на телефон. Аппарат в его комнате был с определителем номера...

Повинуясь все тому же шепотку интуиции,подошел, нажал нужные клавиши, вызвал на дисплей набиравшиеся вчера номера. Восновном они были знакомы – мать звонила своей старой тетке, на работу, впарикмахерскую, в домоуправление... А это что за телефон? 19-50-00?

Незнакомый номер. Чей, интересно?

Не поленился снова включить мобильник, чтобыне беспокоить мать треньканьем, набрал эти самые 19-50-00 – и только потомспохватился. Сколько времени на часах. Ох, сейчас разбудит кого-то... ох,услышит о себе немало теплых слов... Не бросить ли трубку, пока не поздно?

Гудки, гудки... характерный щелчок,означающий, что включился автоответчик.

– Вы позвонили по телефонудоверия, – послышался вкрадчивый мужской голос. – Наша службапсихологической поддержки начинает свою работу в семь утра. Перезвоните нам вэто время или оставьте свой номер телефона после гудка – и мы обязательно свяжемсяс вами, чтобы помочь решить вашу проблему. Всего доброго!

Костя в полном шоке уставился на собственныймобильник, на дисплее которого продолжал светиться этот номер: 19-50-00.

Телефон доверия! Теперь интуиция не шептала, апросто криком кричала! Именно в этом все дело! Мать прознала-таки, где онработает. Переживала так, что не смогла это в себе удержать. Рассказала просына кому-то на телефоне доверия, а оттуда информация попала к АленеДмитриевой. К этой пи-са-тель-ни-це...

Ему приходилось слышать историю про тростник,который рассказал всему свету, что у царя Мидаса ослиные уши. Небось тотцирюльник, который шепнул о позорной тайне царя в песчаную ямку, тоже былуверен, что об этом никто и никогда не узнает. Для него это тоже былсвоеобразный телефон доверия...

Нет, правду говорят: «Сказка ложь, да в нейнамек!»

И еще какой намек!

***

– Ультра-а-а-а!

Алена широко распахнула глаза. За стенкойраздавались крики пьяных баб.

Так... недавно была только одна «голая русалкаалкоголя», теперь их собрался целый шалман.

– Ультра-а! Клуб для тех, кто знаетуспех! – врезался в хор гнусный голос какого-то педика, и опятьзаскрежетала музыка.

Алена вздохнула. Да это же реклама по радио.За окном по-прежнему темно, ночь на дворе, что же Люська и Леха не сделаютрадио тише? Небось сами спят мертвым сном, а тут мучайся, внимай воплям!

С другой стороны, это хоть чуть-чутьотвлекает...

– Ультра-а-а!

«Ультра» – ночной клуб на Рождественской. Аленатам как-то раз была, еще в пору своих занятий танцами у обворожительногоКазановы, который, кроме обучения восторженных дамочек, промышлял выступлениямив таких заведениях. И означенные дамочки собирались в эти клубы полюбоваться напредмет своих вздохов...

Впечатление от «Ультры» осталось самое жуткое,но Алена допускала, что бывают и более кошмарные местечки, например, клуб «Гей,славяне», где собирались всякие ошибки природы. То есть она раньше так думала –что бывает хуже, а сейчас определенно знала, что это слово – «ультра» и клуб стаким названием будут всегда вызывать у нее в сознании неподвижность,беспомощность, бессильную ярость, подавляющий страх, боль в затекшем теле,остановившееся, затаившееся, превратившееся в лютого врага время...

Будут вызывать в памяти? Сомнительно. Ведь длятого, чтобы вызывать что-то в памяти, надо как минимум сначала забыть, что стобой происходило. А разве забудешь, как была неподвижным обрубком, который ужене чувствует своих затекших конечностей и даже боится плакать, потому чтоневозможно вытереть глаза, а главное, можно запросто задохнуться: ведь оналежит на спине, головы не повернуть, рук не поднять, чтобы высморкаться...

Господи, до чего ее довели, что даже неприбегнуть к последнему женскому средству облегчения души – слезам!

Разве это забудешь?! Разве простишь?!

Мне бы, мне бы, мне бы, мне в небо,

Тут я был, а там я не был! —