По мраморным плитам прошлепали чьи-то мягкие лапки, и ксвече шагнул пластилиновый человек. Лицо у него было подвижным и противным.Таким противным, что хотелось дать ему копеечку и отнять назад. Снова дать иснова отнять. И так до бесконечности.

– Засыпался, значит, Визглярий Истерикус Третий? – фыркнулЛигул. – Ничего… Пусть посидит покуда в Тартаре. Позднее, возможно, я вытащуего, когда у меня будет особая нужда в неудачниках…

Пластилиновый человечек стал корчиться и гнуться в агониивосторга.

– Хи-хи! Как мудро сказано! Как тонко подмечено! Позвольтедобавить в личный цитатник! – залебезил он.

Лигул поморщился.

– Не слишком-то ты любишь конкурентов, Тухломон, – сказалон.

– А кто их любит? Земля маленькая, а нас, гадиков, много.Зазеваешься, и фьють – все уперли из-под носа. Ежели б не конкуренты проклятые– я, может, исправился бы. Стражем света бы стал. В душе-то я мягкий ипушистый, как дохлый белый кролик, – мечтательно сказал комиссионер.

Лигул качнул на цепочке тяжелый дарх.

– До чего же жадны эти суккубы до эйдосов! Каждая мелкаячестолюбивая дрянь мечтает получить силу стражей! – сказал он, усмехаясь.

Тухломон тоже на всякий случай захихикал, однако, даженесмотря на услужливую гибкость его лица, было заметно, что ему совсем несмешно. Всякое существо, сколь бы жалким оно ни казалось, должно иметь в жизниесли не идею, то хотя бы мысль-опору, иначе весь карточный домик его бытиярухнет в одночасье.

– Как засыпался Хнык? Раньше он нечасто давал осечки! –вдруг спросил Лигул.

– Сунулся к матери Буслаева и напоролся на светлого стража,– высовывая язык, как перегревшаяся собака, сказал Тухломон.

Ирке почудилось, что она ослышалась. «Буслаев? Неужели сноваМефодий? При чем тут он?» Но не только ее, как оказалось, поразило этоизвестие. Горбун уставился на комиссионера с тревогой.

– На светлого стража? В доме матери будущего повелителямрака? Ты ничего не путаешь?

– Нет-с. Видел своими глазами. Глаза, если угодно, можновыковырять-с для досконального осмотра. На тарелочке с голубой каемочкой нежелаете? – доложил Тухломон, услужливо придвигая к горбуну свою пластилиновуюмордочку.

Однако Лигул от выковыривания глаз великодушно отказался.

– Кто этот страж? Ты узнал его?

– Нет-с. Высокий мужчина с энергичным лицом. Оченькрасивый-с. Появился в квартире Зозо сразу после Хныка-с, после чего от Хныкане было никаких вестей. Сгинул – хи-хи!

– Он точно страж, ты уверен?

– Клянусь мамой и черной луной! Я было полюбопытствовалнасчет эйдоса, но тотчас понял, кто передо мной, и едва не умер от ужаса. Неуспей я скрыться, я сгинул бы вслед за Хныком.

– Златокрылый?

– Нет-с. Это был страж в лопухоидном теле! – сказал комиссионер.

Лигул, как огромная улитка, переполз к свече. Его горбзагородил огонь.

– М-м-м… Светлый страж в чужом теле? Это вдвойне интересно…На обычного стража не похоже: они предпочитают собственные тела. Здесь скореезамешаны Прозрачные Сферы и их хранители. Если ты, конечно, не врешь… Ты неврешь, дружок? – Голос Лигула стал вкрадчивым.

Комиссионер испугался. В доказательство своей честности онтак энергично замотал головой, что едва не потерял уши. Одновременно он клялсячем попало и пытался поймать Лигула за руку, чтобы облобызать ее.

– Арей знает? – продолжал горбун.

– Нет-с. Я ему не докладывал.

Горбун кивнул.

– Вот и чудно. Не сообщай ему пока ничего. С Буслаевых – собоих, с матери и сына, не спускать глаз! Если вновь замаячит хранитель вчеловеческом обличье – немедленно известить меня… Кстати, светлая девчонка тожеживет у Зозо?

Тухломон с готовностью подтвердил.

– Тогда не исключено, что хранитель мог явиться к ней, нетак ли? Ведь ее эйдос пока цел. Хм… Если бы не те два златокрылых, которыхДафна оставила без крыльев, я бы мог усомниться… – Лигул нахмурился, но тотчасморщины его разгладились. – Не исключаю, что в глубине души девчонка все ещесчитает себя светлой. Но это самообман. Ее перья постепенно темнеют. Да и мирлопухоидов мало на кого действует положительно. Какой бы светлой она ни была,скоро ее перья потемнеют… Благими намерениями, как известно, выложена дорога вТартар.

Тухломон, довольный тем, что повелитель разговаривает с нимпочти как с равным, извивался как червяк. Лигул же, кажется, едва замечал его.

– А мак? Вы довольны им, повелитель? – пискнул комиссионер.

Горбун хмыкнул.

– Еще бы. Хнык неплохо справился со своей ролью… Я доволен.Мак изматывает ее, вытягивает силы, делает девчонку мнительной…

Тухломон, не зная, как ему уже и выразить восторг, упал изабился в счастливых конвульсиях. Казалось, он скончается от восторга.

– Но это же не главное, нет? Я слышал про мак и другое… –млея, произнес он.

Лигул нахмурился.

– Кто тебе сказал?

– Один мой старый знакомый. Он служит в Тартаре, в хранилищеартефактов. В верхний мир его больше не выпускают. Он – полная развалина, ктому же склонен к внезапному буйству. Это он, говорят, вселился в императораТиберия, когда тот стал крошить всех подряд.

– Хм… Я, кажется, помню этого парня из хранилища… – протянулЛигул. – Этот болван всегда много болтал. Разве я не приказал вырвать ему язык?

– Уже, мой повелитель. Но теперь он сплетничает при помощиазбуки Морзе, – хихикнул Тухломон.

– Придется, видимо, предусмотреть и это… Так что же болванговорил тебе про мак? – поинтересовался глава Канцелярии.

– Приятный маленький артефактик, который ни у кого невызывает опасений. Цветочек. Милый пустячок. Его очень любил владыка Кводнон.Кроме того… – тут Тухломон перешел на шепот, – над этим артефактом у Кводнона итеперь сохранился особый контроль.

– Точно, – кивнул Лигул. – Именно потому я и приказал Хныкуотдать его Даф. Надо дать владыке шанс. Пусть говорят, что я подыгрывалКводнону и это неспортивно, но, если он придет к власти, я хотел бы, чтобы онбыл мне обязан. Хотя бы чуть-чуть, хотя бы чем-то. Секрет выигрыша в том, чтобыставить одновременно на всех фаворитов.