– Однако в данном случае я использовала руну в ее усеченной,так называмой получасовой, форме. Если полчаса не мычать и не говоритьглупости, действие руны прекращается. Особенно плохо руна реагирует на дурныеслова и мысли в адрес особ прекрасного пола! За каждое слово – час молчания!

Чимоданов прикусил язык. Дафне показалось, что он торопливовысчитывает, сколько времени ему придется воздержаться от вяканья.

– Запоминайте дальше! – продолжала Даф. – Руна серебристойчешуи, она же рыбья руна. Позволяет некоторое время обходиться под водой бездыхания. Допускается не более, чем троекратное применение. У злоупотребляющихданной руной стражей появляются жабры, от которых потом никак не избавишься.Запомнили? Теперь руна света во тьме… Ой, я забыла, что здесь, в резиденциимрака, ее чертить нельзя! – спохватилась Даф, обнаружив, что портрет Лигуланачинает недобро кривиться.

Ната Вихрова бросила карандаш.

– Послушай!.. Десять рун за пять минут!.. Я не могузапоминать руны с такой скоростью! У меня голова, а не свинья-копилка! –заявила она, комкая лист бумаги.

Дафна легко подула на пальцы, и скомканный лист мгновенноразгладился.

– Тяжело в учении, легко в бою! Когда на тебя набросятсяшесть темных стражей, ты скажешь мне спасибо… – назидательно произнесла она,вздымая к потолку палец.

– Светлых стражей… И спасибо говорить нельзя! – шепотомподсказал Мефодий, незаметно кивая на подслушивающие картины.

– А… ну да… В общем, читай что знаешь, понимай как хочешь! –спохватилась Даф. – Каждая руна существует в мире в единственном экземпляре!Чтобы в нужный момент вдохнуть в руну силу, нужно ощутить ее сущность!..Поехали дальше! Руна ветра!.. – сказала Дафна.

Покосившись на свой палец, учительски вздымающийся кпотолку, Дафна с удивлением обнаружила, что подражает Шмыгалке. Ну и дела!Столько раз мысленно ворчать, осуждая ее метод преподавания, а теперь, по сути,самой стать такой же Шмыгалкой. Верно говорят в Эдеме, что никто так неосуждает деспотизм, как скрытый деспот, которому не удалось реализоваться.«Скорее бы Улита сама занялась обучением», – подумала Дафна.

Неожиданно в приемной мрака хлынул проливной дождь. Егокосые струи рассекали воздух. Поток мутной воды со смытыми закладнымипергаментами завертелся между ножками стульев. Чимоданов от неожиданностискатился с дивана прямо в лужу. Картины горбуна Лигула в ужасе пищали: боялись,что их смоет.

Даф спокойно подошла к Мошкину и взглянула на его почтиразмокший лист.

– Чудно! У тебя получилось!.. Правда, это не руна ветра. Нестоило так далеко тянуть горизонтальную линию и загибать ее вниз… Вот и получиласьруна дождя, – сказала она и, дунув на лист, стерла руну.

Дождь прекратился. Лужи высохли. Влажными остались тольковолосы и одежда Вихровой. Даф про себя решила не оказывать ей слишком многолюбезностей.

– Это я вызвал дождь? – спросил Мошкин с тревогой.

– Ты… Я же просила не дорисовывать руну до конца. Оставлятьхотя бы маленький зазор. Впрочем, когда рисуешь наобум, пытаясь пробудитьчутье, это невозможно… – великодушно сказала Даф.

Сообразив, что ее способ занятий не идеален, Даф решилаизменить методу преподавания. Она материализовала посреди приемной плоскую чашус песком и стала вычерчивать руны краем флейты, немного не дорисовывая их,чтобы они не обретали силу. Депресняк посматривал на песок с нездоровойлюбознательностью. Дафне то и дело приходилось грозить ему кулаком.

Внезапно из кабинета Арея послышался хлопок, звукразлетающегося стекла и негромкий хриплый вскрик. Секундой позже громковзвизгнула Улита.

* * *

Мефодий дернул ручку и ворвался в кабинет. За ним бежалаДафна. В окно пробивался свет. Большой кусок строительной сетки за окном былумело не то надрезан, не то надорван. Арей лежал, свалившись головой на стол иопрокинув грудью чернильницу с кровью. В руке у него было зажато перо, которымон только что подписывал бумаги. Над Ареем, визжа, стояла Улита.

По стеклу окна разбегались трещины, а в центре трещин былоодно небольшое круглое отверстие. Стреляли, должно быть, с одной из ближнихкрыш. Оттащив Улиту, Мефодий на четвереньках подбежал к окну и задернул жалюзи.

Когда он вернулся, Улита уже не визжала, а Арей вставализ-за стола. Его белая манишка была залита кровью из чернильницы.

– Браво, мальчик мой! – произнес он, гулко хлопая в ладоши.– Ты вовремя догадался это сделать, а то мне, признаться, надоело уже лежать.

– Он промазал? – спросил Меф.

– Зачем промазал? – радостно удивился шеф, показываянебольшое, с горошину, красное пятнышко на виске.

– И вы уцелели? – спросила Даф, поднимая с пола расплющеннуюпулю.

Арей самодовольно похлопал себя по животу.

– Это тело довольно прочное, девочка моя. Оно сделано сбольшим простором для людской любознательности. Что с ним только не делали вразные эпохи: и булавой его по голове колотили, и саблей, и алебардой, я уж неговорю про кинжалы! – сколько их торчало у меня под лопаткой, и не сосчитать.Однажды, поверишь ли, из пушки стреляли картечью почти в упор. И как у них рукаподнялась, на меня, на стража-то мрака! Вот до чего доводит человеческаясамостоятельность! Раньше, чтобы подбить человека на какую-нибудь гадость, егоприходилось долго уговаривать и искушать. Теперь же люди делают все сами, даеще сами на себя и доносят! Полное самооблуживание!

Арей говорил это почти с восторгом, то и дело поглядывая наМефодия и как бы призывая восторгаться вместе с ним. Потом он подошел к окну и,отогнув жалюзи, выглянул наружу.

– Взгляни-ка, Меф! Не бойся, его там уже нет. Видишь тутрубу? Попасть в меня из-за нее, да еще когда нога скользит по крыше, это тебене хухры-мухры. У него, кстати, еще и желудок болел. И руку он разодралпроволокой, когда сегодня ночью надрывал сетку за окном. Наверняка на Страшномсуде на этот фактец будет особенно упирать защита, с целью, так сказать,смягчения приговора…

– Вы знаете, кто в вас стрелял? – удивился Мефодий.

Арей снисходительно потрепал его по щеке.

– Еще бы! Десять минут назад я самолично убрал завесу пятогоизмерения над вторым этажом. Как иначе этот милый человек смог бы нажать накурок? Он элементарно не увидел бы в прицел ничего интересного. Если, конечно,он не любитель пострелять по случайным прохожим.

– Вы специально сняли завесу? Зная о покушении? – не поверилМефодий.