На красивой шее очень соблазнительно билась венка, и я, скользнув языком в раковину уха, прикусив мочку, спустился к этой венке. Целуя и пробуя на язык рваный пульс и вкус ее кожи.

Мара дернулась, выгнулась, запрокидывая голову, подставляя грудь под мои ладони.

И кто я такой, чтобы отказываться?

Я накрыл левое полушарие рукой, слегка сжал сосок пальцами, перекатывая, играя, а губами коснулся правого.

Девушка дернулась. Застонала. Сильнее прогнулась назад, вцепилась в мои волосы уже обеими руками, прижимая голову к груди.

Горячая, стра-с-с-стная, дикая.

Она была прекрасна.

Ее безумие, ничем не сдерживаемое, накрыло меня с головой, поглотило, заставляя кровь кипеть еще сильнее, заставляя сердце биться в глотке, заставляя целовать, облизывать и посасывать все с большей яростью.

Я скользнул рукой вдоль наших тел, поглаживая живот и бедра, добрался до кружев и провел ребром ладони вдоль.

То ли рычание, то ли стон вырвались из груди Мары. Она заставила меня оторваться от груди и поцеловала, ворвалась в мой рот. Требуя. Настаивая. Тоже яростная и неис-с-с-товая.

Нереальная, черт возьми!

Я ощутил ее руки у себя на груди, острые ноготки, горячие ладони. Она сжала мои соски, продолжая атаковать мои губы, ерзая и трясь об меня всем телом.

Влага проступила даже сквозь белье, и я ощущал ее на пальцах, которыми продолжал ласкать лоно. Терпкий, сочный запах разливался вокруг и вместе с безумие поглощал остатки самоконтроля.

Я хотел разложить ее здесь же, сейчас же, немедленно. Чувствовать ее под собой, вокруг себя. Вколачиваться грубо и дико. Я хотел, чтобы она расцарапал мне спину, чтобы обвила ногами еще туже, чтобы стонала и кричала. Извивалась, дергалась и сходила с ума точно так же, как я.

А, твою мать…

Я приподнял Мару, заставляя обхватить плечи и талию.

Шелестова открыла свои невозможные, потемневшие глаза.

О, да, да!

Именно этот взгляд. Именно этот голод я и хотел увидеть.

— Диван? — прошептал сдавленно.

— Думаешь, доберемся? — хрипло спросила она.

Я зашипел, когда девушка снова меня поцеловала, заерзала на мне.

И сделал первый шаг, потом второй, третий.

К черту диван!

Я опустился вместе с ней на пол, распустил волосы, отстранился.

Мне нужно было это расстояние, эта передышка. Физически необходима.

Шелестова посмотрела на меня из-под полуприкрытых век, облизнулась. Медленно и порочно, вырвав стон.

Я снова склонился над Марой, собираясь поцеловать, как она вдруг напряглась. Грозовые глаза распахнулись шире, она слегка повернула голову и толкнула меня в грудь.

— Что… — начал, ни хрена не соображая.

— Телефон, — пробормотала она, садясь медленно и неуверенно.

Телефон?

Откуда-то действительно доносилась мелодия.

— Кит звонит, — она резко вскочила на ноги и убежала в спальню, откуда бессмертный Горшок дурниной орал: «Дайте людям рому!».

Чтоб ему… на том свете обыкалось, гребаный наркоша.

Я выругался, поднялся с пола и пошел собирать осколки разбитых чашек.

Мара показалась из спальни буквально через две минуты уже полностью одетая. Спокойная, сосредоточенная, но… какая-то отрешенная, в себе.

— Я отвезу тебя, — сказал, делая шаг навстречу.

Она посмотрела на меня, слегка нахмурилась, закинула рюкзак на плечо.

— Нет, — прозвучало слишком твердо, чтобы я мог настаивать. — Я уже вызвала такси.

— Не уходи без меня, — я метнулся в спальню.

А через десять минут сажал Мару в такси.

— Ты уверена, что не нужна помощь? — наклонился к девушке, придерживая дверцу.

— Нет, — коротко дернула головой Шелестова.

— Позвони мне, ладно?

Хозяйка отеля в удивлении приподняла брови, но все же согласно кивнула. Я поцеловал ее долго и вкусно и, сдерживая разочарованный вздох, все же отпустил.

Водитель завел мотор и такси, мигнув фарами, выехало со двора, я развернулся к подъезду.

Твою ж…

— Уже трахаешь эту сучку? Быстро… — скривила губы Вероника, направляясь ко мне. Высокие каблуки громко цокали по асфальту, отражалось в темных очках утреннее летнее солнце. Она шла медленно и лениво, как ходила всегда. Но в каждом движении, в наклоне головы, в руках, сжимающих сумочку, в напряженной линии плеч читалась злость.

Я не отреагировал, попробовал обойти Нику, но она схватила меня за руку, вынуждая остановиться.

— Нет, стой. Ты выслушаешь меня в этот раз.

Кривую улыбку спрятать не удалось.

— Купи слона, — сказал, сбрасывая руку девушки.

— Что? — нахмурилась бывшая.

— Все говорят «что», а ты купи слона.

— Волков, у тебя крыша поехала?

— Все говорят «Волков-у-тебя-крыша-поехала», а ты купи слона.

— Идиот! — топнула ногой Вероника.

— Все говорят «идиот», а ты купи слона, — продолжал издеваться я.

Ника открыла рот, потом закрыла, замолчала на несколько секунд, а когда я уже собирался опять уйти от нее, снова заговорила, опустив глаза:

— Ярочка, я на самом деле пришла извиниться. Я… перебрала, и мне ужасно стыдно.

Она говорила, а я не верил ни единому ее слову и этой покорной, смиреной позе тоже не верил. Ника не из тех людей, кто признает свои ошибки, не из тех людей, что извиняются.

— Купи слона, — пожал плечами, делая шаг к подъезду.

Мне в принципе было все равно. Ну пришла, ну извинилась. Если ей от этого станет легче, ради Бога. Люди, как правило, извиняются именно для того, чтобы полегчало именно им, а не тому, кого они обидели. Всемирный закон человеческого эгоизма. Так это работает. В большинстве случаев.

— Иди на хер, Волков!

Ну я же говорил.

— Купи слона, — бросил, обернувшись, и скрылся в подъезде, подбрасывая ключи от квартиры на ладони.

Мара Шелестова

Я слушала монотонные гудки в трубке и злилась все больше. На кой черт Эли мобильник, если она никогда к нему не подходит?

Риторический вопрос, в общем-то.

— Можно побыстрее, — подалась я ближе к водителю. — Заплачу вдвое выше счетчика.

Водила попался понятливый и неразговорчивый, что меня более чем устраивало. Мужик просто кивнул и прибавил скорость.