— По тем временам должность была не из завидных,письмовником к великой княгине Екатерине Алексеевне. Она почиталась при дворефигурой малозначительной и даже достойной жалости, при этаком-то супруге. Этоуж после все узнали, какова она — Catherine Le Grand![10]

— Это Вольтер ее так назвал, да? — вставил Митя. Надо жебыло показать ученому человеку, что он не только «говорит осмысленно искладно», но еще и чтит великих людей современности.

— Да, старый льстец выразился именно так. Он думал, чтоведет переписку с мудрейшей из женщин, а на самом деле письма составлял я, ибоЕкатерина не гораздо знала письменный французский, да и собственных мыслейимела немного. Я же в ту пору состоял при ней камер-секретарем. — Сказал исмутился — видно, подумал, что его слова звучат хвастовством. — Ах, друг мой,камер-секретарь — не Разум весть какая значительная должность, и высокого чинак ней не полагается. Хотя, с точки зрения многих, состоять при монархе уже самопо себе есть высочайшее из званий. Бедные мотыльки! Сколько их опалило крылышкио языки сего ложного пламени и, хуже того, сожгло свои души! Если б выкогда-нибудь увидели Екатерину вблизи, для вас с вашим умом и проницательностьюне составило бы труда разглядеть ее внутреннюю суть. Это не глупая, но и неумная, не злая, но и не добрая женщина, единственный талант которой заключаетсяв безошибочном нюхе. Она умеет угадывать чаяния активной фракции еще преждетого, как эта часть общества сама о них догадается. Вот в чем состоит истинныйдар прирожденного властителя.

О том, что государыню он видел ближе, чем любойкамер-секретарь, Митя благоразумно промолчал, на неизвестно чем вызваннуюубежденность в своей проницательности скромно потупился, но последнее суждениедиковинного лекаря заставило его наморщить лоб.

— В самом деле? — спросил он. — Вы полагаете, что вся сутьвласти в умении угадывать желание подданных? А что это за активная фракция, окоторой вы помянули?

— Властителю довольно угадывать чаяния не всех подданных, алишь той их части, от которой что-то зависит. Я называю это сословие активнойфракцией общества. В разных странах и в разные времена количество и состав сейкогорты неодинаковы. В позднем Риме, к примеру, бывали времена, когда кактивной части следовало отнести лишь преторианскую гвардию императора. Да и унас в России влиятельная фракция общества не больно велика: дворянство,чиновники, богатые негоцианты, высшее духовенство. Истинный правитель чувствуетустройство и настроение активной прослойки лучше, чем она сама, и никогда непозволяет волне событий опередить себя — всегда удерживается сверху, на самомее гребне. Иные ученые мужи, начитанные в истории, недоумевают, как моглигнусные тираны вроде Тиберия или Иоанна Грозного долго править, не будучиистреблены своими подданными. А секрет прост — сии кровопийцы делали лишь то,чего в глубине души желала активная часть общества, иначе им бы ни за что неудержаться.

Митя задумался над сказанным, и сразу же возникливозражения, но Данила уже перескочил на другое.

— Я постиг эту истину еще в молодости и видел для отечестваблагой путь лишь в одном: всемерно расширять численность активной фракции, длячего надобно включить в ее состав сословия, никогда прежде к государственнымрешениям не допускаемые. Когда молодая государыня повелела созвать Уложеннуюкомиссию, мне помнился в том прообраз российского Парламента. Я льстился, чтоЕкатерина слушает мои доводы и внимает им благосклонно. — Говоривший горькоусмехнулся. — Смешной мечтатель! Путь к рассудку Екатерины лежит не через уши,а через иное отверстие. Другие умники, которых я в своей наивности полагалничтожествами, досконально постигли сию истину много раньше меня. ДнемЕкатерина могла слушать своих ученых советчиков, к числу коих принадлежал и я,но ночью ей пели иные соловьи, и их голос звучал убедительней. Сколько раз,ценя мои труды, она предлагала мне награды и богатства, я же отказывался,счастливый уже тем, что причастен великому делу. Другие были не стольщепетильны…

Лесной житель рассказывал небылицы, но не верить ему былонельзя — так просто и печально он говорил. Нет, на враля и досужего хвастуна онне походил. Видно, и в самом деле была в его жизни пора, когда он витал вгорних высях государственной власти.

— Кто-нибудь из фаворитов навлек на вас опалу? — спросилМитя, почти не сомневаясь, что догадка верна. — Орловы? Или князь Таврический?

Данила гордо покачал головой.

— Нет, я удалился сам, когда понял, что мои прожекты неболее чем химеры. Потом я много странствовал. Смотрел и слушал, хотел узнать ипонять природу и людей. Узнал многое, особенно про природу. Понял жезначительно меньше, особенно про человека. Ну, а когда вернулся в родныеПалестины, случились Обстоятельства, после которых я удалился в сии глухиелеса.

Слово «обстоятельства», само по себе мало что значащее,старик произносил, словно некое нарицание. По тону можно было предположить, чтоименуемое таким образом событие было не из веселых.

Повздыхав, Данила продолжил:

— Вижу, господин Карпов, что вы не только образованны иумны, но еще и обладаете утонченной душой, которая удерживает вас отрасспросов. Ценю и благодарю. Нечто подсказывает мне, что в будущем мы с вами,возможно, сойдемся ближе, и тогда я расскажу вам о своем несчастье. Пока же вамдовольно будет знать, что я бежал людского общества не как отшельник, ищущийсвятости. Просто из-за Обстоятельств человеческие лица сделались мненевыносимы. Однако и в сих кущах я не нашел полного уединения! В годыстранствий, желая постичь тайну, имя которой Человек, я изучал в Падованскомуниверситете медицину. К тайне, разумеется, так и не приблизился, ибо оназаключена не в телесном нашем устройстве, но врачеванию обучился. Как-то раз,тому два года, по глупости вправил кости одному местному жителю, который спьянуугодил под собственную телегу. И с тех пор не стало мне покоя. Потянулисьболящие, увечные, и всех их я лечу, по собственной глупости и безволию. Апоскольку платы никакой не беру, то туземные жители вбили себе в голову, будтоя — угодник и святой старец. Ходят, глазеют, враки про меня плетут, еду носят,хоть мне и не надобно. Грибов с ягодами да трав для пропитания вполне довольно.

Бывший камер-секретарь и путешественник, а ныне лекарьсердито плюнул, поправил пальцами фитилек своей замечательно яркой свечи,которая от прикосновения запылала еще пуще. Митя заметил, что за все времябеседы воска на ней нисколько не оплыло.