Грит, принявшийся очищать от кожуры первый плод, с усмешкой что-то сказал дочери, но ему ответил Димка. Грит изобразил веселое удивление и протянул Димке сочный плод.

Димка поблагодарил его на кварском и передал фрукт мне, потому что в нашей семье было принято делиться вкусняшками. Я взяла сочный сладко пахнувший плод и осторожно его понюхала.

— Это вкусно. Ешь, — сказала мне Грита.

— Спасибо, — ответила я и осторожно откусила кусочек.

Фрукт оказался вправду вкусным, немного похожим на персик и на инжир разом. Я вернула его Димке, который тоже принюхался, прежде чем откусить.

Грит передал второй плод дочери, и та впилась в него зубами с таким аппетитом, что сок брызнул в разные стороны. Сидевший на земле Грит что-то прошипел и уткнулся лицом в сгиб локтя. Сок попал ему в глаз. Грита бросилась целовать отца в висок и макушку, что-то приговаривая и оставляя на его лице следы от сока. Грит что-то бормотал в руку, пытаясь проморгаться. Вытереть глаз он не мог, потому что обе его руки были испачканы в соке.

Немного подумав, я шагнула ближе к нему и, взявшись за рубаху на его плече, потянула ткань вверх. Грит вскинул голову, один его глаз был прищурен. Он едва заметно улыбнулся и подставил лицо, а я осторожно промокнула его ресницы его же рубашкой, чувствуя себя при этом очень неловко. Грита болтала без умолку, и это немного разряжало обстановку. Грит поблагодарил меня как ни в чем не бывало, и я в душе порадовалась тому, что он не стал заострять внимания на произошедшем.

Очистив очередной фрукт, он протянул его мне. Я поблагодарила и принялась есть, потому что отказаться было неудобно. Грит очистил еще несколько фруктов, которые Грита с Димкой моментально умяли. Наконец, когда дети наелись, а я от очередного предложенного плода отказалась, Грит отправил его себе в рот целиком и, что-то сказав детям, пошел в сторону моря. Те помчались за ним, а я осталась стоять на утесе, глядя на то, как они моют руки и умываются. Грит снял рубаху и, зайдя на мелководье, принялся ополаскивать плечи, грудь и шею. Грита плескала на него от берега, а он шутливо на нее рычал. Димка остался стоять у самой кромки воды, периодически что-то выкрикивая.

Я смотрела на эту идиллическую картину и гадала, сколько лет было Гриту, когда квары напали на хванский остров. Был ли он среди тех людей, что оставляли после себя вырезанные начисто деревни? И если да, то как он мог смеяться после такого, подхватывать на руки дочь, грозить ее окунуть в набегающие волны? Словом, как он мог жить? Скудного словарного запаса мне не хватило бы, чтобы спросить об этом. И главное, я все равно не смогла бы понять его ответ.

Возвращались мы в молчании. Грита сидела на плечах отца, пристроив подбородок на его макушку. Димка держал меня за руку. Грит молчал, порой улыбаясь на реплики малышки. Идти в гору было тяжело, поэтому довольно скоро Димка оказался позади меня, и я тащила его наверх как паровозик вагончик. Грит поглядывал на это с нейтральным выражением лица, но мне казалось, что наше поведение кажется ему, как минимум, непривычным, а может, и вовсе неприемлемым. Насколько я успела понять, в их мире мальчик возраста Димки считался вполне самостоятельным и явно не мог принимать помощь от женщины.

Стоило нам добраться до края деревни, как Грит ссадил дочь на землю, и та не стала возражать. Поколебавшись, он посмотрел на наши с Димкой руки и медленно произнес:

— Дима должен идти сам.

Димка тут же выпустил мою ладонь. Грит явно успел стать для него авторитетом.

— Хорошо, — кивнула я, беря на заметку расспросить Альгидраса о том, что можно, а чего нельзя делать мальчикам Димкиного возраста, раз уж сам папаша не догадался предупредить об этом сына.

Димка шел чуть впереди, Грита — за ним, мы с Гритом замыкали шествие. Я гадала, может ли женщина идти рядом с мужчиной, и не должна ли я отстать, как сделала Грита, и эта мысль увлекла меня настолько, что, когда Грит неожиданно о чем-то спросил, я снова вздрогнула.

— Стой, — сказал он, и я послушно остановилась.

Несколько секунд он смотрел на мое лицо, хмурясь и покусывая нижнюю губу, точно пытаясь подобрать слова.

— Ты боишься? — наконец спросил он и добавил что-то еще, но я не поняла, что именно.

Я неловко пожала плечами, не зная, что ответить, и посмотрела на детей, которые продолжали идти, не заметив нашей остановки.

— Грита знает путь до дома Граны, — медленно произнес Грит.

Я кивнула, а он повторил: «Ты боишься?» — и указал на себя. Я нервным жестом заправила волосы за ухо, понимая, что тянуть время бесполезно — отвечать все равно придется.

— Немного, — ответила я, надеясь, что это слово можно применить и в этой ситуации, а не только для обозначения количества добавляемой в еду приправы.

— Почему? — спросил Грит. — Ты… — он что-то добавил, а потом, увидев, что я не поняла, сделал вид, что вздрагивает.

Ну да, в наблюдательности ему не откажешь. Я вправду вздрагивала, когда он ко мне обращался. Грит некоторое время продолжал меня разглядывать, а потом кивнул сам себе и двинулся дальше. Мне очень хотелось понять, что он для себя решил, почему задал этот вопрос и чего от него ожидать в дальнейшем, но все, что мне оставалось, — поплестись следом за ним, отставая на шаг, как шла его дочь позади моего сына.

Однако не прошли мы так и нескольких шагов, как Грит остановился и подождал, пока я с ним поравняюсь. Я бросила на него короткий взгляд и успела увидеть улыбку, которая только усилила мои подозрения в том, что женщина не должна идти рядом с мужчиной, только племяннику старейшины, кажется, было на это глубоко плевать.

Мне уже доводилось ходить по Свири и по Каменице с Миролюбом, поэтому я представляла себя, как могут реагировать местные жители на сына правителя. Грит не был сыном, но явно занимал здесь высокое положение. Только если Миролюба люди спешили поприветствовать, Грита обходили стороной. Молча кланялись и держались на расстоянии. Это тоже косвенно подтверждало правоту Альгидраса относительно репутации Грита.

Альгидраса я увидела издали. Он стоял у дороги недалеко от дома Граны и, обнимая Димку за плечи, что-то говорил дочери Грита. Я удивилась тому, что он уже пришел. Обычно мы занимались кварским во второй половине дня, когда я укладывала Димку спать. Девочки тоже спали днем, но у мальчиков это, кажется, было не принято. Грана даже спрашивала у меня, не болен ли Дима. Но я, как могла, объяснила ей, что Дима привык спать, потому что там, откуда я приехала, были такие обычаи. Эту фразу я выучила одной из первых и теперь оперировала ею в любой непонятной ситуации.

Посмотрев на небо, я попыталась прикинуть по солнцу, как долго мы пробыли у моря, но у меня предсказуемо ничего не получилось.

— Твой брат, — прокомментировал Грит появление Альгидраса.

Я не знала, обозначается ли брат мужа отдельным словом, потому что если да, то указание на то, что Альгидрас всего лишь брат, — выводило его из списка кандидатов на мои руку и сердце. Если бы я могла говорить на кварском нормально, прямо сейчас я бы сказала Гриту, что меня бесят его недомолвки, что я опасаюсь его потому, что не понимаю, что стоит за каждой его фразой и за каждым жестом. Но реальность была такова, что мне оставалось только кивнуть.