– …Если вы считаете, что ваш конец света определенно интереснее, чем у соседей, расскажите нам о нем, и если голосование нашего клуба пользователей определит в вас победителя, гарантируем вам главный приз – замечательные последние денечки в обществе благодарных слушателей! Обещаем, что ваш рассказ и ваше имя услышит вся планета! Нехай слышат, даже если они не говорят по-русски, ексель-моксель!..

Вера в раздражении выключила радио. Голос ведущего казался чересчур бодрым, даже до неприличия.

– Два дня назад отыскал эту станцию, – сказал Иван Федорович, входя в комнату из кухни. – Других в эфире не нашел. Забавный, наверное, человек – этот Сумрак. Очень интересно было бы с ним пообщаться. Уж я бы ему рассказал о своем конце света. Жаль, ничего не понимаю в настройках интернет-систем. С другой стороны, я и вы лишний раз можем теперь удостовериться – другие люди существуют. Где-то рядом, и они – реальны.

Вера немного поморщилась.

– Да я это знаю. Сама ведь чуть в чужие лапы не угодила.

– Наверное, вас Грозный вытащил из беды? – спросил старик.

– Да, если бы не он, не говорила бы я сейчас с вами! – ответила девушка.

За окном постепенно смеркалось, она спросила разрешения раздвинуть тяжелые шторы, чтобы впустить в комнату уходящий вечерний свет, но старик объяснил темноту своим нежеланием, чтобы с улицы были видны светящиеся окна.

– Я-то ведь не знаю, день или ночь на дворе…

Вместо этого предложил разжечь камин, – в комнате было прохладно, – и вскоре гостиную осветили яркие всполохи разгоравшегося огня. Стало светлее, однако по дальним углам и стенам забегали тени, зашевелились контуры мебели, привнося в атмосферу дома тревогу. Потек воздух, двигаясь от пола к камину. Слегка задрожали шторы. Теперь гостиная пугала Веру своими размерами. Девушке казалось, что здесь неведомым образом присутствуют призраки чужих душ, быть может, тех людей, которых она видела на фотографиях, словно они могли обосноваться здесь после своей смерти и охранять хозяина и его жену от незваных гостей.

Чтобы отрегулировать задвижкой тягу, старик застыл на некоторое время возле камина, немного наклонив голову к топке, прислушиваясь к гудению огня и протягивая к нему другую руку, словно ощупывая жар. В свете камина старик выглядел еще более худым, чем казалось раньше. От слезящихся глаз его отражалось пламя. Вера представила вдруг такую картинку: что будет, если вдруг распахнуть шторы и дозволить предзакатному солнцу ворваться внутрь? Уж не света ли боится старик?

Слепец у камина зашевелился.

– Пора и поужинать, – сказал он и направился к двери, ведущей на кухню. Пересек гостиную и, немного не доходя до порога, обернулся к тому месту, где сидела Вера.

– Будет жареная картошка. Вчерашняя. Несмотря на слепоту, у меня неплохо получается готовить.

Пока его не было, Вера заставляла себя отбросить глупые мысли и страх. Заметила, что Грозный устроился поближе к огню и сладко позевывал, млея под греющими спину лучами. От его спокойствия и она старалась не обращать внимания на танцы теней и собственное беспокойство.

Старик вскоре появился, держа в руках контейнер для еды, и пошел наверх, чтобы сначала покормить жену, а когда спустился, попросил Веру приготовить стол. Уверенно показывая рукой, говорил, где взять посуду, столовые приборы и салфетки.

– Теперь можете нести все сюда с кухни. Вам сподручнее. Там есть сервировочный столик на колесиках. И еще сюрприз для вас, я приготовил.

Теперь Вере казалось страшно идти на кухню, будто там ее ждала какая-нибудь напасть, заготовленная стариком – только ли ради того, чтобы разогреть вчерашнюю жареную картошку он торчал там целых полчаса? Проходя по коридору, она бросила мельком взгляд на карабин, мирно висящий на том же месте, где его оставили. В кухне тоже все было тихо и мирно. На столе девушка обнаружила стеклянную корзинку с дорогими шоколадными конфетами и две банки консервированных фруктов – это, вероятно, и был тот сюрприз, о котором говорил старик. Почувствовав укол совести, и подумав о том, что вряд ли ее захотят отравить, не удержалась – съела одну конфету прямо сейчас.

Когда она вернулась в гостиную, хозяин стоял возле секретера, где открыта была дверца бара, и держал в руках бутылку.

– Это вино, – он нащупал пальцами этикетку и протянул сосуд Вере. – Не прочтете? Красное или белое?

– Белое. Полусухое.

– Ага, отлично, значит, я угадал. Купили полгода назад по акции, – он вздохнул. – Вы не против?

– Нет.

Старик достал бокалы и протянул девушке. Прижимая бутылку к груди, добрел до своего места, нащупал кресло, шумно опустился в него и долго возился со штопором, так что и здесь Вере, заметившей, как дрожат его руки, пришлось помочь.

– Конец всему, – проскрипел старик, отдавая бутылку и штопор. Ей показалось, он вот-вот заплачет.

Она разлила вино. Чтобы передать хозяину, предупредительно дотронулась до его руки свободной ладонью и вложила бокал в сухие холодные пальцы, поразившие ее отчетливо выраженными шариками суставов.

– Давайте без тостов, – предложил старик. – А впрочем…

Вино в его бокале слегка волновалось, посверкивая в рельефе хрусталя. Вере показалось, что на губах старика мелькнула усмешка.

– Раньше все пили за здоровье, – сказал он. – Мне оно теперь нужно только затем, чтобы продолжать жить и ухаживать за Лизой. За здоровье!..

Он пригубил немного.

– Я всегда считал, что на ее фоне выгляжу отнюдь не свежо. Но, пока еще были силы, даже гордился такой разницей в возрасте. Когда старость начала подступать, рассчитывал отправиться к праотцам первым, но так, чтобы не мучить никого долгим исходом. В особенности, чтобы ей, Лизе, не выпала доля ухаживать за мной. И кто бы мог подумать, что все выйдет совсем наоборот…

Старик улыбнулся, словно погрузившись в приятные ему воспоминания.

Вера последовала его примеру и сделала всего один глоток. Она чувствовала, что старику хочется выговориться и разговор будет долгим. Поставила бокал на стол.

Услышав стук, он повернулся, улыбка исчезла.

– Я, Вера, давеча спрашивал вас, не встречали ли вы других больных людей. Вы сказали, что они даже на детей не похожи. Это правда. Я только обманываю себя. Они ничего не понимают и не воспринимают. Знаете, я и до того нечасто выходил на улицу, только во дворе обычно возился. А после эпидемии, когда это случилось с Лизой, и вовсе боялся оставить ее одну надолго. Ведь если бы она вышла из дома, я бы не смог найти ее. Даже в собственном дворе. А вдруг – вышла бы на улицу?! Мне кажется, эти больные ничем не лучше слепых!

Его лицо вдруг наполнилось подлинным ужасом.

– Я слышал других! Там, на улице. Как они ходят, медленно перебирают ногами, а потом обо что-то ударяются, быть может, даже падают, а затем ползут куда-то. Иногда встают и снова падают. И ничего не говорят, будто слов не знают. Только и слышишь: шорк-шорк, бух-бух. Иногда Демон залает – кого-то видит. Но я-то – нет. Только слышу. Знаете, на что похожи эти звуки? Будто кто-то взял мешок, набитый мокрой травой, – он тогда тяжелым становится – и елозит им туда-сюда, или подымет и бросит. А потом опять – елозит…