Правду сказать, в добрые намерения сегодняшнего воришки я не верила. Да и куснул его муж больше для порядка, легонько. Но алые бусы укоризненно выглядывали из травы, лишний раз напоминая, сколько нехорошего мы натворили по дороге, спасая собственные жизни. Изменится ли что, если мы осядем на новом месте или так и станем приносить несчастья всем встречным-поперечным?

— А что вообще мы будем делать в Городище? — задала я мужу давно интересующий меня вопрос.

Отдохнувший и подлечившийся Серый бойко вышагивал по дороге, уже почти перестав принюхиваться к ветру — сразу видать, сильнее себя почувствовал. Защитник. Летняя сухая дорога запылила сапоги, окрасив почти в такой же цвет, что и волосы мужа. Оборотень сбился с шага, подняв недовольное облачко с колеи, а я задорно прыгнула в кучку мелкого песка, создавая для него друзей.

— Не ужились в лесной глуши, затеряемся в шумном городе, — уверенно повторил он брошенную когда-то фразу.

Я терпеливо вздохнула, всматриваясь в дрожащую от жары дорогу. Она упиралась в самый край земли и мне подумалось, что блуждать по лесу волчьими тропами всё-таки лучше. Там под каждым деревом можно присесть, поваляться в тени, и не видать тебя. А тут иди вперёд, стирая пятки, не отдохнуть спокойно.

— Я помню. Но что конкретно мы будем там делать? — не унималась я.

Вот ведь мужики! Не понимают, что бабам не дано сходу в омут с головой. Нам нужно всё наперёд знать и заранее решить, что за омут, насколько грязный да холодный. Ну или хотя бы, где на ночлег остаться, а где в трактире кружку кваса выпить. Хотя не на это ли подписывалась, убегая из дома с оборотнем? Не сама ли выбрала путь без конца и края? Не сама ли предпочла не знать, где буду завтра, вместо тёплого дома, который, кажется, вечность стоял на своём месте и ещё столько же простоит?

Сероволосый сосредоточенно принюхивался к приближающемуся селению. Нос морщился, как от горького лекарства, а руки сами собой прижимались к телу, точно зверь припал к земле.

Некого винить. Я его выбрала. И ни на мгновение об этом не пожалела.

— Муж! А у тебя в Городище семья или друзья остались?

— Никого, — сухо мотнул головой Серый.

— А как город выглядит? Какие ремёсла там? А жильё сложно найти? У нас деньги-то кой-какие есть, но в столице же всё втридорога…

Серый обнял меня за талию, приблизил губы к уху и нежно шепнул:

— Вообще-то я собирался продать тебя в рабство и безбедно жить до появления следующей супруги.

Вот вечно он сам на оплеуху напросится!

К вечеру на пути показалось Безречье. Деревенька была немаленькая и я очень удивилась, когда она внезапно вынырнула сразу за поворотом. О её приближении нас не предупредила ни более глубокая колея, ни обычные дорожные потери: битый горшок на обочине или сломанная ось. Поселение вынырнуло навстречу из глубин леса, встретив звонким собачьим лаем. Псица лениво вылизывалась в тени у самых ворот, а три пухлых лопоухих щенка носились вокруг, охотясь за выискивающей вечернее тепло мошкарой. Завидев нас, малыши кинулись навстречу, грозя, если не сожрать, то заоблизывать до полусмерти. Степенная мать принюхалась и заметно напряглась, не узнавая запах незнакомцев, а тем паче беспокоясь из-за странного сероглазого мужчины. Но оборотень был в благостном настроении и пах исключительно человеком. Разве что опытный собрат мог унюхать волка. Дворовая собака так и не поняла причин своего беспокойства, но, на всякий случай, рыкнула на малышей, уже вовсю подставляющих пузики для ласки.

Помимо собак у ворот никто в Безречье нами не заинтересовался. Чем ближе к столице, тем равнодушнее люди и тем незаметнее можно стать в их безымянной толпе. Радоваться этому или пугаться?

Поскольку, по большому счёту, всем жителям деревни было глубоко плевать на путников и, я не сомневалась, они забудут наши лица через день, таиться мы не стали. Вошли под видом скромной семейной пары: изверг-муж и послушная жена. Я, конечно, предлагала Серому более правдоподобную маскировку, например, грозной женщины и мужа-подкаблучника, но он заявил, что не сможет войти в роль, потому что и так целыми днями из нее не выходит.

На ночлег нас не без скрипа пустила местная ведунья с такой бандитской физиономией, что, будь я жителем Безречья, предпочла бы скончаться от насморка, чем отдать себя ей на заклание. На дом травницы не без смешка указали морщинистые, как печёные яблоки, старушки, усевшиеся бдеть на нагретой за день лавочке. Пройти мимо них незамеченными всё одно бы не получилось, старухи скорее приметят невежливых прохожих, чем радостно здоровающихся путешественников. Ежели пара самая обычная, то про них и рассказывать нечего, а значит, можно вскоре выбросить из головы. Одна из бабулек широко улыбнулась редкими зубами и честно призналась, что народ в Безречье до денег жадный и за бесплатно на ночлег никто не пустит. Зато знахарка живёт безбедно и больше охоча до развлечений, чем до заработка, так что к ней можно и попроситься.

— Думается мне, она вам не откажет, — прошамкала бабка и ехидно захихикала, шушукаясь с подружками. Те согласно закивали.

Дом травницы и правда выделялся на фоне соседей: в целых три этажа, подновлённый свежей морилкой, с расписанными дорогущей красной краской окнами. Хозяйка такого дома не обеднеет, пустив пару путников.

— На ночлег говорите? А кто таковы будете? — грозно вопросила она, перекрывая вход массивной грудью.

Я открыла рот ответить, но тётка прервала меня повелительным жестом:

— Пущай мужик говорит.

— Из Бабенок мы. Идём в Городище, родственников навестить, — почти не соврал Серый. Придумывать более запутанную историю рискованно: единственная дорога из Безречья вела как раз в столицу, а с противоположной стороны мы, собственно, пришли сами.

— Неча там делать, — веско заявила тётка и, сплюнув на тропинку, глянула с таким угрожающим видом, что стало страшно ей перечить.

— Как скажете, — буркнула я и потянула мужа за рукав — искать более гостеприимный дом. Или хотя бы дом, готовый продать гостеприимство за несколько монет.

Мы даже повернулись уйти, но ведунья углядела в наших спинах нечто, ей одной известное, и велела:

— Заходите. Ужином накормлю, а дальше посмотрим.

Женщина была неопределённых лет и таких внушительных размеров, что я опасалась, как бы она не придавила меня, проходя мимо. Вдобавок, я заметила, что на моего мужа она смотрит с таким нездоровым интересом, что не по себе становилось даже тощей облезлой кошке, шкерящейся под лавкой.

Ведунью звали Баженой. Желанная, значит. Боязно за мужика, возжелавшего сию красавицу. Нет, женщина, если подумать, и правда красивая. И фигуристая, и крепкая, и волосы пышные, хоть и заплетённые в тугую косицу, обёрнутую вокруг головы. Но в каждом движении её, в каждом слове была такая властность, что хотелось спрятаться под лавку к кошке.

Зато Серого она обласкала: усадила за чистый стол, выставила сочный кусок мяса, несказанно обрадовавшись, когда я отказалась, поделилась рыбным пирогом, щедро навалила в мису пареной репы, не поленилась залезть в погреб за творогом и даже пива принесла.