лицо привлекли внимание дежурного администратора. Подавленный, опустошенный, вымотанный, на пределе нервного напряжения, он столкнулся в коридоре с горничной, которая брезгливо поморщилась, почувствовав, какой запах исходит от него.

Стоя под душем, Мартен размышлял, что знает столько всякой всячины, а о Венсане – так мало, почти ничего… Знал ли он по-настоящему тех людей, что работали с ним бок о бок? Или каждое человеческое существо в этом мире было одиноким островом в океане людей?

Он очень долго отмывался, до покраснения натирая кожу, словно хотел освободиться от ужаса, пережитого этой ночью. Потом внимательно разглядывал себя в зеркале, протерев стекло полотенцем. Рядом с левым соском виднелся маленький круглый шрам размером с монетку: память о пуле, прошедшей сквозь сердце, и о долгой коме. Сервас слишком часто получал ранения в область сердца. И не всегда это были пули. Были и два огромных шрама, которые делали его похожим на монстра Франкенштейна. Один красовался на груди, другой – под грудиной, спускаясь вертикально вниз сантиметров на шесть и поворачивая влево. Шрамы остались как воспоминание об опасных событиях в Австрии, которые чуть не кончились очень плохо.

Мартен вытянулся на кровати, но заснуть не мог. С бульвара через окно долетал оглушительный шум. За окном жизнь била ключом. Люди ехали на работу или на встречу с друзьями, садились в метро, в автобусы. Жизнь продолжалась. Сервас пытался отогнать от себя образ Венсана в сточной яме, говорил себе, что все они ушли, исчезли, и Венсан исчез. Все, кто так или иначе покинул его. Некоторые – очень давно, как его родители. Как его юношеская любовь, сегодня пациентка психиатрической клиники. Его бывшая жена теперь живет своей жизнью. Его дочь Марго уехала в Канаду. Леа сидит в Африке. А вот теперь еще и Венсан… Он схватил телефон, который ему дали, и набрал номер.

– Мартен?

Этот голос… и ощущение внезапной воздушной ямы в желудке. Вокруг нее слышались еще какие-то голоса. Где она сейчас? Он поведал ей о гибели Венсана и вспомнил, что они с Леа всегда прекрасно понимали друг друга.

Леа долго молчала.

– Господи, Мартен, какое несчастье… – наконец произнесла она. – Это ужасно. Наверное, тебе сейчас очень плохо…

Он не стал комментировать это.

– Я очень любила Венсана, – прибавила она через несколько секунд. – Я… и потом, черт побери, это настолько подло…

Снова наступило молчание, которое Сервас не собирался прерывать.

– Я… я собиралась тебе позвонить, – снова заговорила Леа после паузы. – Не знаю, хорошо ли я выбрала момент, но… у меня тоже есть для тебя новость.

Он дожидался продолжения, глядя в потолок.

– Мартен, я возвращаюсь.

Он резко выпрямился.

– Что?

– Я решила вернуться. Во Францию.

– Когда?

– Есть самолет, летающий по четвергам из Браззавиля в Киншасу. Потом ночной перелет в Париж. А уже оттуда – в Тулузу.

Было что-то такое в ее голосе… Сервас сбросил ноги вниз, сразу же почувствовал резкую боль в сломанных ребрах и остался сидеть на краешке кровати.

– Я сейчас буду очень занят: надо похоронить Венсана… И давно ты решила вернуться?

Леа помедлила с ответом.

– Несколько дней назад.

– Почему же ты мне раньше ничего не сказала?

– Потом объясню… Не по телефону.

Да, в ее голосе было что-то… Легкая тень печали. Что же у них там произошло?

– Что же такое ты не можешь сказать мне по телефону? – не унимался Мартен.

– Леа, у тебя минута найдется? – донесся голос откуда-то издалека.

– Секунду, Брайан. Я разговариваю по телефону!

Для безобидного и незначительного разговора ответ был слишком быстрый и агрессивный. Что еще за Брайан?

– С кем ты там разговариваешь?

– С коллегой.

– Это Брайан?

– Неважно.

– Это он постоянно появлялся на фотографиях?

Молчание.

– О чем ты?

– Ты сама прекрасно знаешь.

– Нет, Мартен, совсем не знаю. Что ты хотел мне сказать? Покопайся в мыслях…

– Леа! – нетерпеливо перебил ее тот же голос.

– Пошел к черту, Брайан! – крикнула она. – Ты что, не видишь, что я разговариваю?

На секунду Сервас ощутил, что такое упадок сил. Он редко слышал, чтобы Леа настолько выходила из себя. Что у них там происходит? Кто такой этот Брайан? Он вдруг ощутил во рту какой-то неприятный незнакомый привкус.

– Послушай, – сказала она, – давай поговорим обо всем, когда я приеду. Побереги себя, пожалуйста, Мартен. Мне так хочется, так не терпится тебя увидеть… И Гюстава мне не хватает, – добавила она. Ужасно не хватает…

– Ему тебя тоже не хватает, – сказал Сервас без особой убежденности.

Леа дала отбой.

Что это было? Она находилась на грани нервного срыва. Это уже была не та Леа, которую он знал. Касалось ли это чисто профессиональных проблем, или тут что-то другое? Эту мысль Мартен отогнал. Ему надо вести расследование. Он не имел права отвлекаться. Ради памяти Венсана. Да, но… Леа возвращается…

Вот черт, после таких новостей он теперь уж точно не заснет. Не сможет. Сервас надел ботинки. А на улице дождь и солнце играли в прятки, и в воздухе разлился промытый сверкающий свет, которым в другой момент Мартен насладился бы сполна. Он шел куда глаза глядят, не обращая внимания на боль: рю де ла Гаите, бульвар Эдгар-Кине, бульвар Монпарнас…

Утром в воскресенье прохожих было мало, а транспорта вообще не было. Столица переводила дыхание. Французская академия, ротонда, собор… Хемингуэй прославил этот квартал в «Празднике, который всегда с тобой», Хулио Кортасар – в «Игре в классики». Из-под внешней современной грубости вдруг чудесным образом появлялись за каким-нибудь поворотом то улочка, то фасад, то старинный уголок, воспетый художниками и писателями.

Сервас свернул на бульвар Распай, развернулся и по своим же следам зашел на Монпарнасское кладбище через северный вход. Он углубился в прямые аллеи этого города замерших камней, города мертвых в центре столицы, где шум и спешка стихают, уступая место спокойствию и тишине иного мира и иного времени. Где могилы писателей кажутся скромными в сравнении с огромными опустевшими мавзолеями. По большей части, пугающе пустыми. Они очищены от всего: от своей сущности, от смысла жизни, от любого присутствия признаков этой жизни как материальной, так и духовной. Они урезаны до ничтожных в своей надменности каменных нагромождений, которые и сами забыли, зачем их здесь поставили: ведь они не более чем руины исчезнувших цивилизаций.

Может, это мысли о Венсане безотчетно привели его сюда? Ему вдруг захотелось что-то делать. Здесь и сейчас. Действовать. Так или иначе, но действовать. Не реагировать на события, а опережать их. Все время быть впереди.

Мартен вышел с территории кладбища и направился к ближайшей стоянке