такси, до которой с бульвара Распай можно было дойти пешком.

– Авеню де Сюфрен, одиннадцать бис, – бросил он шоферу.

На часах было 8:47. Сервас подумал о человеке, занимавшем апартаменты с видом на Эйфелеву башню. Такси доставило его туда через девять минут. Он встал перед двойной дверью из кованого металла и ждал, когда появится кто-нибудь из обитателей. Дверь приоткрылась, и майор хотел уже пройти внутрь, но, увидев его избитое лицо, стоявшая на пороге блондинка лет тридцати, в спортивном костюме, спросила, куда он идет. Когда же Мартен показал удостоверение, женщина скорчила гримасу неодобрения и даже отвращения и только потом ринулась на утреннюю пробежку.

Его нетерпение было так велико, что он не стал дожидаться старого лифта, а взбежал по винтовой мраморной лестнице. Шаги его потонули в мягком красном ковре. Дойдя до двустворчатой дубовой двери, Сервас решил постучать, а не звонить в звонок. Дверь ему открыло то же видение в белом переднике, что и в прошлый раз. Видимо, девочка работала и по воскресеньям. Его появление ее очень удивило.

– Он дома? – спросил Сервас.

Она ответила универсальным жестом, который означал: «Господин спит».

– Он в спальне? – сказал Мартен, доставая удостоверение. – The bedroom?

Девочка безропотно повела его по коридорам. Когда она уже собралась пройти в спальню, он остановил ее жестом, осторожно отвел от двери и сам нажал на ручку. Было воскресенье. Шарль Барневиль, видно, решил выспаться как следует. Сжав кулаки, он спал на середине широкой кровати, сопровождая свой сон почти мелодическим храпом. Сервас не мог определить, бас это или баритон, и подошел поближе, чтобы прервать его концерт. По дороге заметил, что стены спальни выкрашены в темно-синий, почти черный цвет и почти сплошь завешаны старинными картинами в золоченых рамах.

Он легонько постучал по широкой груди Барневиля. Тот открыл глаза – и тут же вытаращил их от страха. Узнав сыщика, он резко выпрямился, и частичка – только частичка – уверенности вернулась к нему.

– Вы что вытворяете? Как вы здесь оказались? Вы не имеете никакого права…

Сервас схватил его за ворот полосатой пижамной куртки. Теперь в глазах бородача снова отразились изумление и тревога.

– Вы просто больной, прекратите! – взвизгнул он.

– Ты сейчас расскажешь мне обо всем, что видел на той треклятой вечеринке! А также о том, с кем разговаривал мой коллега.

– Я сейчас предупрежу своего адвоката, – загрохотал Барневиль, снова обретая прежнюю наглость. – Это незаконно! Я велю уволить тебя из полиции, идиот!

Должно быть, у Серваса в глазах было такое бешенство, что Барневиль умерил свою спесь. А Мартен наклонился над ним так низко, словно собирался поцеловать, и прошептал ему в самое ухо:

– Капитан Венсан Эсперандье, мой заместитель и друг, убит. Его похитили, когда он выходил с твоей проклятой вечеринки, а может, и во время ее… А потому сейчас ты выложишь мне все, что знаешь, идиот.

Сервас увидел, что и новость, и тон, которым он ее сообщил, потрясли Барневиля. Но, кроме потрясения, в его взгляде промелькнул холодный мелочный расчет, высокомерие того, кто делит человечество на две категории: на тех, кто может быть ему полезен, и на всех остальных. Он был уверен, что полицейский, который угрожает ему сейчас, не в себе, и что в данной ситуации для него единственным разумным поступком будет заговорить.

– Ходит тут один слушок… – сказал он, придя в себя.

– Что за слушок? – нетерпеливо спросил Сервас.

– Слушок, что он позволял себе всякие штучки на съемках некоторых фильмов.

– Каких фильмов? – с тревогой вскинулся Мартен.

– Фильмов Морбюса Делакруа.

Сервас выпрямился. Его лицо ничего не выражало, но чувствовалось, что он весь напрягся. Пристально уставился на собеседника.

– Штучки? Что за штучки?

– Сексуальное насилие, ну и прочее в том же духе… над молодыми дебютантками… и в этом были замешаны известные личности…

– Кто принимал в этом участие? – Сервас снова схватил его за ворот пижамы, и бородач вздрогнул. – Выкладывай, гад! Какое отношение ваша чертова вечеринка имела к моему заместителю?

– Шренкель! Говорят, там был Эзра Шренкель! – Он дернулся всем телом и высвободился.

– Кто?

– Эзра Шренкель, восходящая звезда: он начинал в фильмах Делакруа, когда ему не было еще и двадцати лет. Он в тот вечер был на моем празднике, и я видел, как он разговаривал с вашим коллегой.

Сервас почувствовал, как волосы у него на затылке поднялись дыбом.

– Я видел, как Шренкель повел его в одну из комнат, – продолжал Барневиль, ставший вдруг словоохотливым. – Не знаю, о чем они там говорили, но когда ваш коллега вышел из комнаты, вид у него был потрясенный. Тогда я его и задержал, чтобы узнать, кто он такой. Я был уверен, что не знаю этого человека, потому что знаком со всеми, кого приглашаю на свои вечеринки. Он ответил, что приглашение ему передал Максимилиан Ренн, один из ютьюберов… Теперь я понял: вам надо нанести визит этому сопляку Ренну.

Сервас выпрямился:

– Так ты говоришь, что этот Шренкель отвел моего коллегу в сторону, в другую комнату?

– Я только что так вам и сказал!

– А имя Андреас Ферхаген тебе о чем-нибудь говорит?

Барневиль заколебался:

– Валек? Конечно, говорит. В преступном мире его все знают. Он приживала, прихлебатель, шляется по всем вечеринкам. К тому же он дилер. Тот еще махинатор. Грязный тип.

– Ты с ним знаком лично?

– Нет, вовсе нет! Он состоит в той клике паразитов, которых приглашают по инерции, по привычке, которые липнут к знаменитостям и к их агентам… От Валека я стараюсь держаться подальше.

– Почему?

– О нем говорят, что он замешан в целой куче темных дел. Он вырос в тюрьме. Очень опасный тип.

– Ты знаешь, где его можно найти?

– Если хотите, я могу дать вам адрес, на который моя секретарша посылала приглашения.

Сервас был уверен, что это либо особняк в Ливри-Гарган, либо квартира в Восемнадцатом округе. Судя по виду Барневиля, тот не блефовал.

– Твоя помощница по дому, – сказал он, резко сменив тему, – нелегалка?

– Что?

– Ты меня прекрасно понял…

Хозяин дома, стиснув зубы, покачал головой.

– Где она живет?

Барневиль явно колебался:

– Она живет в прачечной, я поставил ей там койку.

– В прачечной? У нее что, нет своей комнаты?

Молчание.

– И сколько ты ей платишь?

Молчание.

– Отлично. Сколько здесь комнат?

– Что? Ну… пять.

– С сегодняшнего дня ты даешь ей два выходных в неделю, назначаешь зарплату, согласно закону, кормишь ее нормальной едой, и спит она в одной из твоих комнат. Усек?

Он отчетливо почувствовал, как его буквально зондируют маленькие, недоверчиво бегающие глазки Барневиля, словно прощупывая его