– Ле, Магомед, ты уже проснулся? Постой тут. Только маску надень, да?

…

– Флешку пишем. Давай, давай…

Магомед надел маску и встал рядом с Исламом

– Вот, так хорошо.

Флешки по идее писали тем, кто пренебрегает законами шариата – в качестве последнего предупреждения, чтобы отказались от запретного и обратились к благому. Но Хизри начал читать флешку совсем не о том, о чем ожидал услышать Магомед.

Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, Господа миров, того, кого Аллах направил, того никто не собьет, а того, кого Аллах сбил, того никто не направит. Я Абу Али аль-Дагестани, военный амир Зюраткульского джамаата, напоминаю тебе, Али Мамадаев, об обязанности платить закят, как и полагается правоверному. Я в Зюраткульском районе один и действую с ведома и одобрения Шуры Имарата Кавказ, пусть Аллах даст всем муджахедам того, короче, чего они лишены. Я знаю, что помимо бизнеса, какой у тебя есть в нашем районе, у тебя есть три деловых центра в Баку и в Турции, а еще квартиры и торговые места в Москве, которые ты сдаешь в аренду. Выполняя законы шариата о необходимости платить закят, я ставлю на тебя налог в сорок тысяч долларов в месяц. Выплата этих денег, короче, является твоей обязанностью как мусульманина, кто не платит, тот выходит из ислама. Собери эти деньги стодолларовыми купюрами, положи их в сумку и хорошо упакуй. Оставь эти деньги там, где скажем. Делай все один, никому не поручай, короче, чтобы никто не знал. Мы передаем тебе сим-карту, на эту сим-карту мы будем писать СМС. 20-го числа напишем, куда ты должен положить деньги. Копия флешки будет в архиве. Она будет там до тех пор, пока тебя не убьем или не получим деньги.

Если на этих деньгах метки или что-нибудь такое найдется, когда мы их будем забирать, мы тебя по-любому не оставим. Никому не говори, что мы с тобой связались и что ты отдал нам деньги. Если ты сообщишь ментам, то мы, иншалла, взорвем твой дом, сделаем взрыв в твоем бизнес-центре в Баку, сожжем машины и тебя убьем. Мы уже взорвали райадминистрацию, взорвем и тебя, иншалла, если надо будет, наши братья тебя и в Москве, и в Истамбуле достанут, иншалла. Когда до нас дойдут деньги, мы напишем тебе СМС: «Давай, отбой». Значит, до нас деньги дошли, нормально. Сообщишь ментам, убьем. Во имя Аллаха, короче, омен.

– Ну, как?

– Саульская флешка, отвечаю.

Магомед сошел со своего места и начал стягивать балаклаву.

– Э, брат, ты куда пошел?! Надо еще две флешки записать.

– Без меня запишете.

Хизри посмотрел на Ислама, тот пожал плечами.

– Он с Сирии малость двинутый. Но брат хороший, иманистый[85].

– Ладно, давай. Теперь вот этот. Заки Габуров. У него в Москве брат, отвечаю, нефтью занимается, на «Майбахе» ездит. Думаю, тоже сорок поставить.

– Ставь больше. Раз нефтью…

– Пятьдесят?

– Хорошо, полтинник. Ты там зарядил?

– Ага. Давай, а то зарядка кончается…

В конце концов закончилось все это тем, чем и должно было закончиться. В Баку лопнуло терпение, началась контртеррористическая операция в горных районах Азербайджана. На границу перебросили армейские части и спецназ.

Они узнали о том, что начинается КТО, когда услышали вертолеты… и не один. Ислам приказал уходить в горы. Хизри остался в своем доме, у него был здесь легальный статус, и никто не видел его среди моджахедов.

Горы тут были получше для партизанской войны, чем в родном Дагестане, потому что в Дагестане многие горы голые, там нет деревьев. Под деревьями легко скрываться, а если еще растет орешник – это вообще благодать. Орешник прокормит, из-за орешника не видно ничего за пять шагов, если кто-то приближается, то слышно будет шагов за сто, если не двести. Но с другой стороны, это была чужая земля. Они не могли рассчитывать на то, что местные дадут им приют, оставят поесть в закопанном в нужном месте ведре, сообщат о появлении федеральной бронетехники…

Вчера у них было первое боестолкновение. Довольно бестолковое. Они вышли к населенному пункту – хотели пополнить запасы еды и воды, – а там уже было местное ополчение. Их окликнули из темноты на чужом, гортанном языке, Ислам ответил на том же – и забухали ружья. Им пришлось бежать. Одного ранило, сколько положили они – никто не знал.

Не знали они и о том, что на сходе старейшин их назвали бешеными волками и объявили вне закона.

А сегодня они лежали на дороге и смотрели на машину… странную, надо сказать, машину. У федералов они таких не видели. Шесть колес, расположенных на равном расстоянии друг от друга, кабина с большими стеклами, позволяющими хорошо видеть то, что впереди[86], а башня от БМП, кажется. Чудная машина, а рядом бронированный «Лендровер», и, кажется, он сломался.

Несколько солдат у машины… охранение не поставили… да, совсем плохие. Жареный петух еще не клевал.

– Готовы?

Защелкали автоматные предохранители. Один из моджахедов положил на плечо трубу гранатомета, заряженного иранской тандемкой.

– Аллаху акбар!

Магомед выстрелил со всеми и увидел, как с головы азербайджанского офицера слетает фуражка.

Вместе с частью головы…

Солдаты большого сопротивления не оказали, а машина оказалась негодной – у пушки оказался слишком мал угол возвышения, чтобы стрелять по ним. Тем не менее подходить к бронированному монстру не решились.

Ночью вертолеты наносили удары по горам ракетами. Костра они не зажигали.

На следующий день они забили транспортный конвой, небольшой. Им удалось хорошо разжиться вооружением – два пулемета и азербайджанские автоматы, те же «калашниковы», но удобные, и прицел на каждом. Магомед подумал, что вот он и начался – настоящий джихад. В стране, в которой был мир – началась война.

– Вы им уже передавали какие-то деньги?

– Нет, о, Аллах, нет, я же говорю! Я подумал, что они мне, самому Ибрагимову, сделают?! А сейчас…

…

– Машину подожгли, прямо в Баку, машина дорогая, «Рейндж Ровер». Сказали – не заплатишь – дочь украдем, выдадим замуж в Сирии. О, Аллах, какая Сирия…

– Успокойтесь.