class="p1">«Читая материалы предварительного следствия, я впервые увидел и прочувствовал всю жизнь Чарльза. Он больше не был кем-то, кого я просто взял и умертвил: он превратился в целостную личность по имени Чарльз, и я отобрал у него жизнь».

Получается, явившись в зал суда в Питео, Квик ознакомился со всеми материалами дела, узнал об имевшихся в наличии доказательствах технического характера и перечитал различные протоколы допросов. Всё вместе и создало ту самую картину «целостной личности по имени Чарльз». В журнале также упоминается, как Томас Квик «осенью ознакомился с материалами по делу Чарльза З.».

Раз дело обстояло так — нет ничего удивительного, что за закрытыми дверями Томас Квик озвучил немало подробностей и деталей, совпадающих с информацией следствия.

И всё же — как мог суд признать Квика виновным в убийстве, если почти всё сказанное им на допросах не соответствовало фактам, которые имелись у полиции? Почему из заключения суда не следует, что Квик так и не смог показать дорогу к месту преступления?

Ответ напрашивается сам собой: судьи понятия не имели, что происходило во время следствия. Они не прочли ни единой страницы из материалов допросов Квика.

В принципе, шведская юридическая система не предполагает ознакомления суда с материалами предварительного следствия до слушания дела. Об этом написано в § 2 главы 17 Процессуального кодекса. Судьи должны выносить решение лишь на основании доказательств, представленных непосредственно в зале суда.

Адвокат Гуннар Лундгрен мог — и, как сказали бы многие, даже был обязан — обратить внимание судей на допросы Томаса Квика. Он мог бы зачитать несколько строк и доказать, что Квик ничего не знал ни о Чарльзе Зельмановице, ни о Питхольмене, когда началось следствие. Он мог бы проинформировать суд о противоречивых показаниях Квика, а также о наводящих вопросах следователя.

Но Лундгрен не собирался этого делать. Он считал, что суд должен признать Квика виновным в убийстве, о чём и заявил на слушании дела.

Отсутствие состязательности сторон, которое позже подверглось острой критике со стороны судебного психолога Нильса Виклунда и комиссара Яна Ульссона, чётко прослеживалось уже на первом процессе против Квика.

Судебное разбирательство по делу об убийстве Чарльза Зельмановица стало единственным, где Лундгрен выступил в качестве защитника Квика. Позже в одном из интервью он изложил своё видение роли адвоката в делах подобных этому, когда линии защиты и обвинения полностью совпадают. Журналист «Афтонбладет» прямо спросил его: не мог ли он случайно помочь своему клиенту «получить срок за как можно большее число преступлений»? Лундгрен не стал отрицать:

«Да. Он хотел сознаться в содеянном, и моим долгом было помочь ему сделать это».

В Питео заодно были все: прокурор, следователи, адвокат, подозреваемый, терапевты, врачи, эксперты и журналисты. А если все придерживались одной и той же позиции, разве мог суд закончиться как-то иначе?

16 ноября 1994 года суд написал в своём постановлении:

«Квик признался в содеянном. Его признание подтверждается предоставленными им сведениями. Доказательства технического характера, которые могли бы свидетельствовать о причастности Квика, однако, отсутствуют».

Последнее, безусловно, было слабой стороной дела — как и отсутствие свидетелей, видевших Квика в Питео. Однако иные обстоятельства, по мнению суда, оказались более весомыми.

«Заявления Квика о частях тела, забранных им с места преступления, находят подтверждение в исследованных останках, среди которых отсутствуют указанные фрагменты. Данные обстоятельства подтверждают достоверность слов Квика».

Криминалисты, обследовавшие участок с останками Чарльза, отметили в отчёте, что не обнаружили следов насильственной смерти или расчленения тела. Они также обратили внимание, что некоторые кости были отнесены к лисьим норам, располагавшимся южнее места, где нашли череп. Факт отсутствия некоторых костей не являлся доказательством расчленения тела.

Однако мнение криминалистов не было принято во внимание: более того, отсутствующие части послужили «сильным доказательством» виновности Квика.

Вернувшись в Сэтерскую лечебницу после судебного заседания, Томас Квик дождался решения, которое ему прислали по факсу. Он быстро пролистал его, остановившись на последней странице — там, где находилась самая важная информация:

«Принимая во внимание предъявленные доказательства, суд не находит оснований сомневаться в виновности Квика. Обстоятельства данного дела позволяют расценивать совершённое преступление как убийство».

Поскольку вещественных улик против Квика не существовало, немалое значение уделялось заключениям экспертов в области психологии и психиатрии. Давая интервью «Афтонбладет» 15 апреля 1997 года, профессор Лидберг ничуть не сомневался, что именно его слова повлияли на исход дела:

«Томас Квик был осуждён благодаря моим показаниям. Я полностью убеждён в его виновности. Суд был склонен согласиться со мной».

Пожалуй, вывод Лидберга о том, что подобный исход дела — исключительно его заслуга, можно назвать переоценкой собственной значимости, но вынесенный приговор, безусловно, стал большим успехом для него и Кристиансона.

Кристера ван дер Кваста несколько беспокоило отсутствие доказательств технического характера, поэтому для него решение суда также оказалось большим облегчением:

«Для меня данный приговор — подтверждение тому, что следствие может проводиться при помощи тех методов, которые мы использовали. Признание, следственные эксперименты и профилирование — всего этого вполне достаточно для вынесения обвинительного приговора даже в тех случаях, когда отсутствуют традиционные вещественные доказательства».

Как покажет время, ван дер Кваст оказался абсолютно прав. Отсутствие «классических» улик для признания виновности вскоре начнёт вызывать беспокойство у всё большего числа людей, но пока, держа в руках свежий приговор, ван дер Кваст был полон надежд.

«Я рассчитываю, что это положительно скажется на дальнейшем расследовании», — добавил он.

Ночные сомнения

«Интересно, а как бы вы стали ко мне относиться, если бы узнали, что я совершил нечто совершенно ужасное?»

Именно с этих слов в 1992 году всё и началось — в тот самый день, когда Квик пошёл позагорать и искупаться в озере вместе с одной из медсестёр, работавших в 36‐м отделении.

Квика пока ещё звали Стуре Бергвалем, и его считали настолько спокойным и уравновешенным, что готовы были выпустить из больницы, чтобы он мог начать новую жизнь в отдельной квартире в Хедемуре. Его загадочный и даже зловещий вопрос заставил персонал Сэтерской лечебницы заволноваться. Вскоре Квик уже сознался в своём первом убийстве и намекнул на возможную причастность к паре других.

Ложные признания вовсе не редкость, особенно среди пациентов с различного рода психическими заболеваниями. Но когда «настоящий серийный убийца», которого никогда ни в чём не подозревали, вдруг признаётся в совершении нескольких убийств, это привлекает внимание: подобного в мировой практике ещё не происходило. Это был уникальный случай. Профилирование — один из очень немногих способов вычислить серийного убийцу. Однако когда Квик признался в совершении убийства, в Швеции об этом