– Ты действительно счастлив, – прошептала она ему.

– Все просто идеально, даже страшно подумать, как же все в итоге хорошо складывается…

– Поделишься?

– Сегодня будет объявлено о помолвке дочери императора со мной.

Его слова были такими неожиданными, будто резанули по коже настолько идеально заточенным ножом, что поначалу даже не ощущалось пореза.

– С кем? – переспросила Николь, все еще улыбаясь.

– Со мной, – и снова взмах кинжала…

– А мы? – моргнув, прошептала она.

– Это не имеет никакого отношения к нам. Всего лишь политический брак… – Каждое его слово безжалостно вонзалось в ее распахнутое сердце.

Голова кружилась. От подступающих слез щипало в глазах.

– А я? – снова спросила Николь, с ужасом ощущая, как внутри нее раскрывалась страшная бездонная пустота.

– Между нами все по-прежнему. Я люблю тебя, ты моя Никки, – ответил он мягко и поцеловал ее в лоб.

Так странно, подумала Николь, оглушенная новостью, а ведь он впервые произнес слова, которые, оказывается, ей нужны были как воздух, а теперь хлестнули по душе тяжелой плетью.

– Ясно… – Николь кивнула, словно ей и правда было все понятно. Боль от его слов мутила разум.

– Ты моя, навсегда, и ничто этого не изменит, – прошептал ей Джантар и укусил поцелуем. – Мне пора во дворец. Поспи еще.

Выбрался из постели и ушел в умывальню.

– Я Николь, – произнесла Николь вслух и прислонила лицо к стеклу, по которому побежал бледный луч утреннего солнца.

Как так произошло, что она стала вещью, запертой в глухих стенах без права на личное пространство? Почему она не заметила, что в странной череде дней перестала быть личностью?

– Я Николь…

Страшная правда медленно и неотвратимо обрушивалась на нее. В ее душе поднимался гнев, граничащий с безумием. Николь испытывала неистовое желание схватить вычурную вазу с цветами и запустить в дверь, за которой скрылся Джантар.

Ради него она готова была влезть в самые жесткие кандалы традиций, и все равно этого оказалось недостаточно. Одежда, которая сковывала, стены, которые душили, люди, которые охраняли, татки, которые не давали и шагу ступить без своих услуг… и мужчина, который взял себе ее тело. Присвоил или просто забрал то, что принадлежало ему всегда? Николь едва справлялась с подступающей тошнотой.

«Я шлюха с лицом Акины.

Милая, добрая игрушка, залечившая его раны».

Хотелось вопить от разъедающей боли и разочарования.

– Я Николь!

Вот почему он совершенно не расстроился из-за случившегося на балу. Ее репутация изначально ничего не стоила. Даже для него.

Николь глотала вырывающиеся крики и дрожащими руками начала лихорадочно собирать вещи. Хватала платья, потом отбрасывала. Все распадалось вокруг, и она шипела от злой досады. От страшного осознания, что у нее ничего нет, потемнело в глазах. Как это все произошло?

– Николь, что ты творишь?

Он застыл в дверях с полотенцем на голых плечах.

– Ухожу, – прошептала она, не прекращая суматошных попыток разобраться с одеждой.

Его лицо потемнело от едва сдерживаемого бешенства. Джантар был уверен, что она поймет, ведь благополучие страны всегда было у него на первом месте. Он столько раз рассказывал, в каком кризисе находится императорская семья и вся страна. Сколько раз она смотрела на него невозможными глазами и с улыбкой говорила: «Ты справишься…»

А разве его слов нежности и любви, которые он ей шептал каждый раз, когда прижимал к себе, недостаточно?

Он ей дает даже больше, чем это допустимо в обществе. Поселил в собственном доме как равную, представил свету, игнорируя осуждение. Бешенство рвало вены при виде слез в глазах Николь, которые, ох, дьявол, совсем ее не портили.

Вдруг резким движением он схватил девушку за волосы и намотал их на руку, заставляя подойти к нему почти вплотную.

– Джан! – вскрикнула Николь. Она была не готова к его бешеной жестокости.

– Ты моя, – прохрипел он ей, до боли целуя губы, – я никуда тебя не отпущу.

– Дождись меня, я приду вечером, и мы все обсудим, – выдохнул он ей в заплаканное лицо и резко разжал руки.

Николь закусила губу, силясь сдержать рыдание. Она развернулась и рваными, сломанными движениями продолжила вытаскивать и раскладывать вещи из шкафов.

От желания порвать на ней одежду, заломить на постели и овладеть у Джантара сносило самообладание напрочь. Заклеймить, вбить в нее простую истину: «Моя…»

– Никки, дождись меня, не смей уходить – это приказ!

…Сверток одежды выпал из ее рук.

Джантар стремительно вышел из комнаты, хлопнув дверью.

«Тебе с ним не место, ты же знаешь. Правда?» – бросил однажды в ее сердце жгучие слова Тахир. До сих пор они дымились в глубине, как головешки, а теперь вспыхнули с новой силой. Николь свернулась на постели и зарыдала, как раненое животное. Она четко понимала, что между ней и Джантаром пропастью лег не жуткий брак на маленькой птичке Янлин, а свист его хлыста и лязг дверей темницы. И глупое влюбленное сердце в попытках перелететь эту черную бездну теперь обессилено падало в леденящую темноту.

– Джан! – безостановочно всхлипывала она. – Я ведь Николь… Я Николь…

***

Когда рыжее солнце заиграло в тронутых золотом вершинах деревьев, в тишине дома послышались тяжелые шаги.

Гнетущая тоска сжала сердце Николь. Ведь все известно наперед. Сейчас войдет, сложит оружие, снимет богато вышитые одежды. Прошепчет хрипло: «Моя Никки», – и обрушит на нее свою тяжелую жажду контроля и неудержимую страсть, лишая способности здраво мыслить. Дьявол, искусно играющий с ее чувствами и телом. Господин, использующую постыдную связь в «самых исключительных случаях».

– Госпожа, к вам господин Вест, – прозвучал тихий голос татки.

Николь задрожала всем телом и вскочила с постели с бешено бьющимся сердцем. Непослушными руками пригладила волосы, оправила одежду и кивнула татке.

В распахнутых дверях мелькнули черные тени охранников. Николь поморщилась и перевела взгляд на гостя.

– Мне здесь не место, – прошептала она в лицо вошедшему Эйдану.

Такой простой, немного растерянный. Как же она скучала по нему! Коренастый верзила с добрыми глазами прислонился к двери и мягко сказал:

– Николь, это всего лишь политический брак. Он ничего не значит, Джан любит тебя.

Николь хотелось завизжать от его слов. Дьявольский мир с бесчеловечными традициями. Зайти в гости, значит, неприлично, а теперь, похоже, примчался стеречь ее по первому зову Джана. Слезы обиды душили до головокружения.