Катя, которой Андрей в эту секунду помогал надеть пуховик,остановилась, ткнув рукой в капюшон вместо рукава.

– Я не хочу ему ничего рассказывать, – тихопроизнесла она. – Сергей, я не могу.

Бабкин покачал головой.

– Коллекционер убит. Ты нашла единственную пропавшую изквартиры вещь под ванной в собственной квартире. Твой Артур явно причастен кэтому. Выводы делай сама.

– Он мой муж. Он помог мне, когда я лежала в больнице ибоялась остаться калекой. Я… я не могу его выдать.

Сергей с Машей молчали, и она жалобно посмотрела на них:

– Вы меня осуждаете? Вы сами пойдете и расскажете все вмилиции?

– Никуда мы не пойдем и ничего не расскажем, –возразила Маша.

– Катерина, ты взрослая барышня. Решай сама. Ни я, ниМашка лезть в это дело не будем. Но ты, похоже, покрываешь потенциальногоубийцу или его сообщника.

Катя кивнула.

– В понедельник, – сказала она то ли им, то лисебе самой. – Я позвоню следователю в понедельник.

Артур нервничал весь день, а к вечеру его нервозностьпередалась и матери. Катя не звонила, не объявлялась, а ведь должна была ужевернуться с работы! Неужели и в самом деле права Седа, говоря о любовнике?Завтра суббота, девчонке нужно где-то спать, мыться, переодеваться, в концеконцов!

„Я выспрашивала ее обо всех подругах – уверена, что никого унее нет. Откуда им взяться, если она работает с утра до позднего вечера,никуда, кроме магазинов, не ходит? Или врала?“

– А вдруг она к матери вернулась? – спросила Седа,заходя в комнату.

Диана Арутюновна покачала головой: „К матери? Бросив Артура?Нет“.

Седа пожала плечами и плюхнулась на диван. Она видела, что имать, и брат сходят с ума из-за того, что Катьки нет, и злость, которую онаиспытывала к девушке, только усиливалась.

Она искренне не терпела Катю. Жена брата была слишкомуспешная, слишком красивая, слишком радостная и довольная жизнью. Когда Катятравмировала позвоночник и Артур приезжал к ней в больницу, а вечерами рассказывал,какая его Катюша беспомощная, Седе хотелось огреть его чем-нибудь, чтобы онсменил тему. А она сама не беспомощная? Если бы она упала, Артур ни за что нестал бы сидеть возле ее кровати и приговаривать: „Потерпи, сестренка, потерпи!“

А потом еще и мать заняла сторону этой девицы… Хотя преждесчитала, что Артуру нельзя на ней жениться, что нужно найти девушку из своих.Все равно, конечно, Артур настоял на женитьбе – он всю жизнь из матери веревкивил. Вот пускай и расхлебывает теперь.

Седа зло прищурила красивые черные глаза: „Я им говорила,что Катьке нельзя верить!“

Диана Арутюновна побарабанила тонкими пальцами поподоконнику, отметив, что подростков, обычно стоявших у соседнего подъезда,сегодня не видно. „Может, похолодало“.

– Артур! – позвала она. – Иди сюда.

Мрачный сын вошел в комнату.

– Позвони ей, – подумав, сказала мать.

– И что сказать?

– Скажи, что ждешь ее. Что очень любишь. Ай, Артур, тычто – слов не найдешь? Красивых слов у тебя больше, чем у нас с Седой вместе!Звони, звони, тебе говорят, – она сунула ему в руки телефонную трубку.

Катя зашла в квартиру Капитошина, с интересом огляделась.Она ожидала увидеть оригинальный дизайн, современный продуманный интерьер, доблеска вычищенные комнаты, но ошиблась. Это была обычная квартира, в мерузаваленная всяким барахлом, в меру неприбранная.

– Проходи, – сказал Андрей, кладя на табуреткупакет с вещами, которые они купили Кате по дороге сюда. – Не обращайвнимания на бардак.

Катя разулась, стыдливо спрятала сапоги под табуретку, чтобыне бросались в глаза. Капитошин в комнате рассовывал по разным полкам диски,которыми было завалено все – от широкого дивана до стола с компьютером.

– А где у тебя телевизор? – спросила Катя, лишь бычто-нибудь спросить.

– Телевизора у меня нет. Так, я в душ, а вторая комнатав твоем распоряжении.

Во второй комнате обнаружился одинокий диванчик, стоявшийпочему-то не у стены, а посредине помещения. Катя уселась и уставилась в темноеокно, на котором не было шторы. Она не любила окна без штор, но в этой комнатечувствовала себя спокойно, глядя на летящие снаружи снежинки.

„А ведь он тебя в постель потащит“, – заметил Циничныйголос, которому было начхать на снежинки.

„Потащит!“ – радостно согласился Щенячий.

„Будем строить неприступную замужнюю женщину?“

„Ага!“ – с не меньшим энтузиазмом отозвался Щенячий.

„Господи, о чем я думаю? С моей семьей происходит непонятночто, я убежала из дома сутки назад, ночью меня чуть не изнасиловали, я сижу вквартире у своего коллеги, в кармане пуховика у меня улика, по которой можнонайти убийцу Вотчина… А в голове у меня голый Таможенник!“

Катя изо всех сил постаралась ужаснуться самой себе, ноужаснуться полноценно не получилось. В ванной шумела вода, и она представила,что Капитошин выйдет оттуда в одних трусах, подойдет к ней и грубо повалит надиван без всяких прелюдий, будто в каком-нибудь плохом женском романчике.

„Представляю, как ты расстроишься, если этого неслучится“, – съязвил Циничный.

Вода затихла, и вскоре в дверях раздался голос:

– Ванная свободна. Если хочешь, у меня на кухне естьпачка пельменей. Что сначала – ужинать или в душ?

Катя обернулась и с чувством, близким к разочарованию,обнаружила, что Андрей стоит вовсе не в трусах или нагишом. На нем были обычныеспортивные штаны и футболка, мокрые русые волосы торчали ежиком. Очки он снял итеперь смотрел на Катю, прищурившись.

– Сначала ужинать, – решила она. – Давай яхотя бы пельмени сварю.

Пока она хозяйничала на кухне, а Андрей занимался уборкойкомнат на скорую руку, до Кати стало доходить, что соблазнять ее никто небудет. И грубо валить на диванчик в лучших традициях бездарных женскихроманчиков тоже. От этой мысли она неожиданно расстроилась, хотя пять минутназад собиралась дать отпор нахалу Капитошину со взыванием к его совести иуказанием на собственное замужнее положение.

„Разумеется, – заметил непоследовательныйЦиничный. – Ты для него коллега, с которой нельзя спать. К тому же нефакт, что ему этого вообще хочется. Он тебя приютил на пару ночей, но с чего тывзяла, что он собирается соблазнять тебя? Критичнее надо к себе относиться,девушка, критичнее“.

„Не собирается? Вот подлец!“ – вякнул Щенячий, но Катяприказала ему заткнуться и со злости бросила в пельмени не три горошка перца,как собиралась, а четыре.