— Ну, мадам Зерван занимается изготовлением и реставрациейлюстр, поэтому у нее вся кладовка заставлена шкафами и шкафчиками, бюро исекретерами со множеством ящичков с разными подвесками, висюльками, хрусталиками,разноцветными стекляшками и всем таким звенящим и бренчащим, сияющим исверкающим.

— Боже мой, вот никогда не представляла, что кто-тозанимается такими вещами…

— У них наследственная профессия, — сказал Мишель. — Еематушка этим занималась и ее бабушка или тетушка, точно не знаю, но у них тешкафы и шкафчики давным-давно стоят, с Первой мировой войны, а то и раньше.

— А где же мадам Зерван берет висюльки?

— Наверное, на блошином рынке. Или заказывает антикварам,или ездит по распродажам старых вещей. Впрочем, не знаю точно. Она страннаядама, наша мадам Зерван.

— Фамилия у нее точно странная, — согласилась Алена.

— Это потому, что фамилия арабская, — сообщил Мишель. — Онабыла замужем за арабом, причем очень богатым, сыном какого-то нефтяного шейха.Ну, сами понимаете, чтобы купить и содержать даже всего один этаж самогонастоящего шато, нужно или иметь родовое состояние, или быть сыном нефтяногокороля.

Юноша констатировал это совершенно спокойно, и Алена поняла,что за спиной Мишеля стоят отнюдь не нефтяные вышки, а крепкие тылы в видеродового состояния. Что ж, можно только порадоваться за него и его maman.Значит, преподаванием танцев мадам Вите занимается из любви к чистомуискусству. То-то она может позволить себе продавать дороженные босоножки посебестоимости! Наверное, и впрямь из эстетических побуждений. Но уроки у неевсе же дорого стоят… Альтруизм и расчетливость — вот те сплавы, на которых держитсяхарактер истинной француженки!

— А кто еще в этом шато живет? — спросила Алена, в десятыйраз перебирая все содержимое сумки. Нет, не может быть, чтобы она оказаласьтакой клинической растяпой!

— На третьем этаже апартаменты le comte Lazare, графаЛазара. В таком шато обязательно должен обитать настоящий аристократ, правда?Мадам Зерван любит говорить, что она тоже аристократического рода, но мы сmaman не очень-то ей верим. Граф Лазар обожает медленный фокстрот. Maman с нимзанимается, она ведь не только уроки танго ведет. Говорит, граф — настоящийталант, только поздно проснувшийся, — болтал Мишель. — Пожалуй, да, поздновато:ему восемьдесят лет. Но он танцует, играет в теннис, ездит верхом и никогда непользуется лифтом.

Что за комиссия, создатель! Восемьдесят лет! Медленныйфокстрот! А Алена-то считала, что это она поздно увлеклась танцами и шейпингом!

— А мадам Зерван тоже танцует? Или ей муж не велит? Умусульман, наверное, с танцами строго!

— Наверное, строго, только мадам Зерван никакая немусульманка. Муж ее, кстати, давно умер, так что она спокойно носит кожаныештаны, гоняет на мотоцикле и все такое. Но она не танцует, ей некогда: у неетут вечно живет целая куча родственников ее мужа, и она с ними ужасно носится.Я их не выношу! — пылко сообщил Мишель. — Они везде суются, громко говорят,всех осуждают, ужасно возмущаются, что в школах арабским девушкам запрещаютносить эти их платки… А кожаные штаны мадам Зерван они воспринимают совершенноспокойно. Я, конечно, не расист, вы не подумайте, — торопливо уточнил Мишель, —но они бывают иногда такие… non compris! Вы понимаете?

— Я понимаю, — кивнула Алена, подумав, что мальчик оказалсяочень, очень тонкий. Non compris, то есть «несочетаемые» — отличный эпитет вданной ситуации. Скандальные арабские родственники — и невероятный шато… Ивпрямь несочетаемое сочетание! Надо надеяться, гости мадам Зерван не приводятсюда верблюдов и не разбивают свои шатры в центре парка?

А впрочем, Аллах с ними, с ее арабскими родственниками. УАлены есть заботы поважнее!

— Слушай, — сказала она, — оказывается, я мобильник домазабыла. Вот souillon, неряха.., то есть я хотела сказать, maladroit, растяпа! —И она вдруг вспомнила, как точно так же перепутала эти слова в разговоре сАнтуаном около ксерокса в магазине карнавальных принадлежностей.

— Ну, не огорчайтесь, — успокаивающе кивнул Мишель. — Вовсяком случае, теперь ничего не надо отключать. А если вам понадобится куда-топозвонить, у нас есть телефон. А теперь пойдемте, осталось две минуты.

И Алена сделала первый шаг в своих новых туфлях…

Они вышли из «магазина», захлопнув за собой дверь, ипересекли лестничную площадку. Она была в длину ровно десять шагов. Каждый шагиз этих десяти Алена воспринимала отдельно.

Да, теперь она понимала, что чувствовала бедная Русалочкапосле того, как выпила ведьминское зелье и вместо рыбьего хвоста у нееобразовались ножки. «Ее нежные ножки резало, как ножами…» Замечательно сказано!

Но, похоже, Мишель ничего не замечает. Вот и ладно. Надодумать, никто не заметит, как Алене больно, как невыносимо, как…

Мишель распахнул перед ней дверь в зал, и тут Аленаокончательно ощутила себя несчастной Русалочкой, ради ножек расставшейся сосвоим чудесным голосом! У Алены голос был не бог весть какой, однако она тожерассталась с ним, потому что прямо перед ней в классической «пирамидке» танго —прижавшись щекой к щеке — стояли Руслан и Селин.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЗОИ КОЛЧИНСКОЙ

Этот день выдался для меня хлопотным, а еще мне предстоялоночное дежурство взамен одной заболевшей сестры (уже начинал пошаливать тиф, ихотя мы немедленно отделяли таких больных, все равно были случаи заражения исреди персонала).

Я сидела на стуле в коридоре и клевала носом.

Вдруг послышались шаги, я вскинулась, надеясь: Левушка! Ноэто был доктор Вадюнин.

— Не спите? — шепотом спросил он, хотя мы находились вкоридоре и наш разговор, скажем, вполголоса не был бы слышен в палатах. Яоценила деликатность и ответила так же, шепотом:

— Конечно, нет. А вы почему здесь? Разве Нынче вашедежурство?

— Новый лазарет. Не привык. Волнуюсь. Хожу, привыкаю. У менябессонница, — ответил Вадюнин короткими фразами, и мне показалось, что он ивпрямь волнуется. — Хотите, идите подремлите, я посижу.

— Что вы! — Я даже обиделась такому предложению: неужели уменя такой безответственный вид, неужели можно подумать, что я способна броситьбольных? — Нет уж, спасибо, я никуда не отлучусь.