Девушка, сидевшая напротив Маляра, была очень красива. Правильный овал лица, чувственные губы, выразительные карие глаза и волнистые светлые волосы. Всем своим видом она излучала жизнелюбие и доверие к миру. Маляр рисовал ее в паре с мужем – худым вертлявым парнем с длинным крючковатым носом. Молодые люди нравились художнику – это было заметно по тому, как старательно выводил он несложные линии шаржа, по скупому изгибу сжимавших беломорину губ, означавшему довольную улыбку.

Я стоял в тени высокой водонапорной башни, размышляя о загадочной фигуре бывшего фальшивомонетчика. Казалось, мы здорово сблизились за последний месяц, но я до сих пор мало что знал о Маляре. Чем, например, он зарабатывал на жизнь? Рисование в подворотнях большого дохода не принесет, хоть сутки напролет здесь сиди.

Возможно, он занимался написанием серьезных портретов для состоятельных особ, но в его квартире я не приметил эпичных набросков. С той же долей вероятности он мог вернуться к изготовлению фальшивых купюр или другим темным делишкам. А почему бы, собственно, и нет? Кажется, художник знаком с каждой псиной в Серпейске, при желании ему несложно подыскать нелегальную халтурку.

Много темных пятен было в истории этой личности. Тем не менее Маляр вызывал у меня доверие. Я столь слепо верил ему, что не чурался переступить границы этических норм профессии и делился подробностями расследований. Я корил себя за чрезмерную искренность – но ничего поделать не мог. Маляр видел меня, понимал мой внутренний конфликт и тем безоговорочно подкупал. Возможно, я попал в зависимость от его советов и наставлений.

Художник закончил рисовать. Молодые люди расплатились, забрали лист ватмана. Довольные, они пошли по своим делам, со смехом разглядывая шарж.

Я вышел из тени, направился к Маляру.

– Забавная пара, – сказал он, приводя в порядок свои принадлежности. – Зовут Рома и Маша. Знаешь, как попросили озаглавить рисунок?

– Как?

– «РоМаша».

– Забавно.

– Вот и я о том же. Чего кислый такой?

– Мазай мертв.

Маляр прекратил собираться, поднял голову.

– Как?

– Я приехал к нему вчера, начал задавать вопросы. Ты, кстати, знал, что в последнее время он не мог ходить?

Маляр отрицательно покачал головой.

– Я нашел его в инвалидном кресле. Геннадий рассказал, что полгода назад к нему пришел какой-то неизвестный мужик и приказал переписать отель на его имя. Просто сказал сделать это. Мазай не смог не подчиниться. Он оформил документы, а затем – опять же по устному указанию – отправился в Москву, купил самое дорогое инвалидное кресло, сел в него – и больше не мог встать.

– Внушатель…

– Так точно.

Маляр тяжело вздохнул, глядя куда-то вдаль. Пара «РоМаша» уже скрылась из виду.

– Как все произошло?

Я спрятал руки в карманы джинсов. Отвечать на подобные вопросы всегда тяжко.

– Мы разговаривали. Твой друг как раз начал рассказывать о том, как очутился в инвалидном кресле, а затем…

– Что – затем?

– Не знаю, как объяснить. Если бы Мазай был роботом, я бы сказал, что его коротнуло. Что-то сломалось у него в голове, понимаешь? Он достал пистолет и застрелился.

Я помолчал, а потом для чего-то добавил:

– Я ничего не успел предпринять.

– Ты уже что-нибудь выяснил о новом владельце «Марты»?

– Немного. Все зовут его Альбиносом.

– Альбиносом?

– Да. Я разговаривал с одной из мартовских девчонок.

– С той, в которую влюбился твой клиент?

– Ага. Если верить ее словам, этот Альбинос привнес своего рода ноу-хау в древнейшую профессию. Он ментально опустошает девчонок перед каждой рабочей сменой. К клиентам приходят болванчики, с которыми те вольны делать что заблагорассудится.

– Девушки в курсе этого?

– Да. И, что более важно, им это по душе. Никаких воспоминаний о клиенте или о том, что вытворяли с их телами. Только деньги. Подобный подход сам по себе стал рекламой – у «Марты» нет проблем с кадрами.

Маляр бросил на асфальт бычок, растоптал тяжелым ботинком.

– Механическая проституция… А как клиенты это воспринимают?

Я пожал плечами:

– У них карт-бланш. Никто не скажет «стоп», если они платежеспособны. Но это еще не все. Альбинос не просто так забрал у Мазая отель. Девушка поведала, что он повсюду установил видеокамеры и наснимал компромат на элиту города.

– Для чего?

– Пока не знаю. Не исключено, что он уже использует материалы по своему разумению.

Маляр покивал задумчиво, раскурил новую папиросу, принялся собираться.

– Ты что-нибудь намерен предпринять? – через плечо спросил он.

– Хочешь, чтобы я взялся за «Марту» по полной программе?

– А ты этого не планировал?

– Моя работа выполнена. Клиент полагал, что приглянувшейся ему девушке угрожает опасность, – я установил, что это не так. Даже нашел ее. Контракт исполнен, дело закрыто.

Маляр горько усмехнулся.

– Значит, так ты к этому относишься? Закрываешь контракты, выполняешь необходимый минимум? Тебе страшно пойти чуть дальше?

– Слушай, Маляр… Ты расстроен гибелью давнего друга – это понятно. Но я уже однажды пошел дальше – в ситуации с Бетреддиновой. Так пошел, что посадить могут. Ввязываться в подобную историю мне сейчас хочется меньше всего.

Маляр помолчал, пожал плечом:

– Может, ты и прав…

– Я прав?

– Ты спас подростков, но полностью зло искоренить не получится, верно?

Я молчал, пытаясь понять, к чему клонит товарищ.

Маляр подхватил пожитки.

– Ты извини меня. Я хочу побыть один.

Он двинулся на выход из переулка, оставив меня в одиночестве, ошарашенного, словно мне треснули обухом по голове. Я ожидал какого-то отклика на свое бездействие, гневного порицания, которое подтолкнуло бы меня к новой борьбе со злом даже в ущерб текущему положению. Но Маляр воспринял мое стремление спрятать голову в песок так… буднично. Словно это самая приемлемая стратегия жизни.

Я был дезориентирован. Почему старший товарищ так поступил? Почему оставил меня на распутье? Он сильно переживал потерю друга и потому дал слабину сам? Или же, наконец, разочаровался во мне?..

Как бы цинично это ни звучало, я надеялся на первый вариант…

Домой я возвращался в задумчивости. Поставил машину во дворе и побрел к подъезду – весь из себя мрачный философ. Я шагал, уставившись под ноги, абсолютно игнорируя окружающую действительность. Поведение Маляра выбило меня из колеи. Я размышлял о том, что, возможно, он таки совершил воздействие на меня посредством недеяния. Может, так художник хотел показать, что я не обязан взваливать на свои плечи заботы о безопасности целого города? Что мир не нуждается в спасении и вполне себе существует без нашего активного вмешательства? Если мы вдруг сделаем шаг в сторону, отвернемся, закроем глаза – Армагеддона же не произойдет, верно?