– Вы скоро привыкнете, – сказала она. – Не понимаю, зачем им это нужно.

– Я тоже, – ответил Джим в полной уверенности, что она делала с ним то же самое, когда он вошел в дом.

Оглядевшись, он обнаружил, что находится в простой маленькой прихожей, и осторожно поднялся на ноги.

– Моя машина все еще стоит у входа?

– Нет, она припаркована за домом, на подъездной дорожке.

– Спасибо, – сказал Джим. – Попрощайтесь за меня с мисс Синтией.

Женщина улыбнулась.

– Вы еще вернетесь.

Выбравшись из дома, Джим приободрился. Он прошел по гравийной дорожке, отыскал машину и завел мотор. Проезжая мимо парадного входа, он притормозил, обернулся и с удивлением отметил сломанные планки жалюзи в окнах на третьем этаже башни. Джим подумал, что почему-то это имеет значение, но не смог вспомнить, почему и какое. Озадаченный, он немного посидел в машине и решил, что важнее добраться до Уолтерса. Свернув на улицу, он влился в утреннее движение и откинулся на спинку сиденья со смешанным чувством, на девять десятых состоявшим из облегчения и на одну – из недоумения.

Недоумевал он оттого, что не мог понять, почему вообще кто-то должен платить тысячу долларов за вторую дозу.

Врачи провели экспресс-обследование и объявили, что Джим физически здоров. А потом Уолтерс допросил его. Джим описывал пережитое во всех подробностях, а Уолтерс слушал и кивал время от времени. Под конец Джим воскликнул:

– Будь я проклят, если понимаю, почему кто-то должен возвращаться туда!

– Это загадка, – ответил Уолтерс. – Может быть, все они любители острых ощущений, хотя и это тоже странно. Но какой бы ни была причина, на тебя это, к счастью, не подействовало.

– Наверное, мне лучше скрестить пальцы, – заметил Джим.

Уолтерс рассмеялся.

– Я принесу твой чек, чтобы ты оставался счастливчиком.

Он вышел, а через мгновение вернулись врачи. Они не отпускали Джима до следующего утра. Перед самым уходом один из них сказал:

– Надеюсь, вам никогда не потребуется экстренное переливание крови.

– Почему это? – спросил Джим.

– У вас самая редкая группа, – объяснил врач и протянул Джиму конверт. – Уолтерс просил вам передать.

Джим открыл конверт. Там лежал дубликат депозитного чека на максимально возможную пятизначную сумму.

Джим вышел на улицу, и хотя день не был солнечным, казался он именно таким.

По зрелом размышлении Джим решил открыть на эти деньги собственное детективное агентство. Уолтерс, поймавший ту самую банду наркоторговцев, когда они пытались сбежать через заброшенный паровой коллектор, благословил Джима и предложил работу на случай, если дела пойдут плохо.

Однако дела шли очень даже хорошо. Агентство Джима процветало. Со временем он встретил подходящую девушку, женился, и у него родились два мальчика и девочка. Старший сын стал врачом, а дочка вышла замуж за молодого перспективного адвоката приятной внешности. Младший сын не раз попадал в неприятности и, казалось, решил сам испортить себе жизнь, но Джим, к тому времени ставший состоятельным человеком, предложил ему работу в своем агентстве и с удивлением обнаружил, что мальчик нашел в ней себя.

Годы протекли быстрей, чем хотелось бы Джиму. И все же на закате дней отрадно было сознавать, что дело всей жизни останется в надежных руках его собственного сына.

И свой последний вздох он испустил удовлетворенным.

А потом проснулся, лежа на кровати в комнате с раздуваемой ветром легкой занавеской на окне, сквозь которую пробивались лучи утреннего солнца. Его одежда была аккуратно сложена на стуле рядом.

Он очень осторожно сел. Поднес руки к лицу и медленно повернул ладонями вверх. Это не были руки старика. Джим встал и посмотрел в зеркало, а потом опустился на край кровати. Он молод, отлично. Вопрос: это ночной кошмар старика или, наоборот, та счастливая жизнь, которую он прожил, была грезами наркомана?

Он вспомнил слова женщины, давшей ему наркотик: «Мы не предлагаем ничего, кроме ваших собственных жизненных устремлений».

Значит, все это был лишь сон.

Но снам свойственно развеиваться, а его воспоминания оставались четкими.

Джим оделся, вышел в коридор, и тут вдруг ему сдавило череп, глаза ослепила белая вспышка, и он почувствовал слабость.

Он очнулся в маленькой прихожей, пухлая седая женщина осторожно прикладывала к его лбу влажный платок.

– Спасибо, – сказал он. – Моя машина стоит за домом?

– Да, – ответила она, и Джим вышел.

Отъезжая, он оглянулся и заметил, что в окнах на третьем этаже башни сломаны планки жалюзи. Его неприятно резануло воспоминание – во сне, когда он покидал этот дом, все было точно так же. Кажется, сломанные жалюзи что-то означали, но он не смог вспомнить, что именно. Он с ожесточением вдавил педаль газа и вырулил на улицу, осыпав дождем гравия старательно подстриженную лужайку.

Джим по-прежнему не мог понять, почему кто-то должен вернуться сюда с чем-то, кроме дробовика.

Он рассказал Уолтерсу обо всем, включая подробности своей «жизни», которые помнил очень отчетливо.

– Ты справишься с этим, – подытожил Уолтерс, когда Джим уже собирался покинуть больницу. – Это какая-то чертовщина, но тебе есть чем гордиться.

– Чем же? – с горечью спросил Джим.

– Ты спас многих людей от того, что случилось с тобой. Врачи исследовали остатки наркотика в твоей крови и считают, что смогут его нейтрализовать. А теперь мы отправим в этот дом двух-трех крепких парней и, пока все там будут думать, что они под кайфом, устроим облаву.

Тактика сработала, но Джим наблюдал за судебным процессом со скепсисом – не мог убедить себя в реальности происходящего. Он хорошо понимал, что в действительности может по-прежнему лежать в кровати в комнате на втором этаже особняка, а люди, якобы находящиеся сейчас на скамье подсудимых, на самом деле продолжают спокойно заниматься своим грязным делом.

В конце концов неспособность принимать за правду то, что он видел, заставила Джима уйти с работы. На полученное за это задание щедрое вознаграждение он занялся живописью. Как он объяснил Уолтерсу, к которому продолжал изредка заглядывать:

– То, что я делаю, может быть настоящим, а может и не быть, но, по крайней мере, я получаю удовлетворение от самой работы.

– И не теряешь на этом деньги, – рассудительно заметил Уолтерс.

– Знаю, – ответил Джим, – и это меня особенно беспокоит.

К своему восемьдесят второму дню рождения Джим по праву считался старейшиной цеха живописцев. В этот день он вдруг почувствовал, как похолодели пальцы, а дыхание стало учащенным, и забылся беспокойным сном. Его разбудил собственный удушающий кашель. На мгновение окружающее сделалось неестественно четким, но затем все потемнело, и он почувствовал, что падает.

Он проснулся, лежа на кровати в комнате с колышущейся от ветра легкой занавеской на окне, сквозь которую пробивались лучи утреннего солнца.

В этот раз Джим не питал особых сомнений насчет реальности происходившего. Он встал и со всей силы ударил кулаком в стену.

Боль встряхнула его до самых пяток.

Он вышел тем же путем, что и раньше, но вести машину пришлось одной рукой и со стиснутыми зубами.

Хуже всего, что врачи потом не