повернул и влился в не очень оживленное утреннее движение.

Не теряя времени, он направился прямо к Уолтерсу.

Для начала его внимательно осмотрели с головы до ног. Вид у Уолтерса был взвинченный. Он взял сигару из коробки на столе и засунул в рот незажженной.

– Полночи я говорил себе, что не все можно потребовать от человека за деньги. Но мы должны были это сделать. С тобой все в порядке?

– На данный момент.

– У меня в соседнем кабинете врачи и медицинские техники. Ты хочешь повидаться с ними сразу или попозже?

– Сразу.

Битый час совершенно голый Джим вставал, ложился, смотрел на яркий свет, морщился, когда ему в руку вводили полую иглу, сдавал выделения на анализ, сидел с приклеенными к коже электродами, пока не получил итоговые заверения, что с ним все будет хорошо. Он оделся и снова оказался в кабинете Уолтерса.

Тот сочувственно посмотрел на Джима.

– Как ты себя чувствуешь?

– Помираю с голоду.

– Я пошлю за завтраком.

Уолтерс щелкнул селектором, отдал распоряжение и откинулся в кресле. Раскурил-таки, наконец, сигару, выпустил дым и спросил:

– Ну, рассказывай, что с тобой было?

Джим начал рассказ со вчерашних событий и закончил тем, как вырулил на дорогу сегодня утром.

Уолтерс слушал, сдвинув брови, и лишь время от времени затягивался сигарой.

Принесли завтрак – яичницу-болтунью с канадским беконом. Уолтерс встал и рассеянно смотрел в окно на проезжающие внизу автомобили. Джим сосредоточенно жевал, а потом отодвинул тарелку и откинулся на стуле.

Уолтерс затушил сигару в пепельнице и закурил новую.

– Дело серьезное. Ты и в самом деле отчетливо помнил подробности всех шести жизней?

– Хуже того, я помнил все свои эмоции, все увлечения. В первой жизни, например, у меня был собственный бизнес.

Джим замолчал, возвращаясь мыслями к «пережитому». Воспоминания постепенно снова сделались отчетливыми.

– Одного из моих людей, к примеру, звали Харт. Худой, ростом около пяти футов семи дюймов, с черными волосами, коротко стриженными при нашей первой встрече. Харт был прирожденным актером. Он мог сыграть любую роль. И дело не в выражении лица, оно почти не менялось. Менялись его манеры. Он мог шагнуть в двери отеля так, что коридорные бросались к его багажу, а портье вытягивался в струнку. Таким важным он казался. А мог зайти неуверенно, оглядываясь и моргая, расспрашивать о чем-то коридорных, ссутулившись прошаркать к стойке регистрации и получить безжалостный отказ. Или, опять-таки, мышкой прошмыгнуть через лобби и раствориться в воздухе так, что никто его не заметит и не вспомнит. Какую бы роль Харт ни играл, он жил в ней. И поэтому был бесценен.

Уолтерс слушал с напряженным вниманием и даже вынул сигару изо рта.

– Ты хочешь сказать, что Харт – этот воображаемый человек, – он для тебя реален? Настолько же, как я?

– Вот именно. И не просто реален, он мне нравился. Но были и другие, более сильные привязанности. У меня была семья.

– И она тоже казалась настоящей?

Джим кивнул.

– Я понимаю, что это похоже на сумасшествие.

Уолтерс сострадательно покачал головой.

– Нет. Во всем этом появляется смысл. Теперь я понимаю, почему та девушка из больницы сказала врачу: «Ты даже не существуешь». Тебе не больно говорить об этих «жизнях»?

Джим замолчал, взвешивая ответ.

– Нет, пока не вдаешься в детали личного характера. Но я не могу описать, насколько это больно, когда воспоминания о шести жизнях одновременно кружатся в твоей голове.

– Представляю себе. Ну хорошо, давай проследим часть этих воспоминаний и посмотрим, насколько далеко заходят подробности.

– Окей. – Джим кивнул.

Уолтерс взял блокнот и ручку.

– Начнем с твоего бизнеса. Как ты назвал фирму?

– «Колдер и партнеры».

– Почему?

– Звучит представительно, хорошо смотрится на визитках или бланках и не говорит ничего конкретного.

– А какой у тебя был адрес?

– Четвертая Северная улица, а до того – Сто двадцать шестая.

– Сколько человек на тебя работало?

– В самом начале только Харт и еще один парень по имени Дин. В конце их было двадцать семь.

– Как их звали?

Джим назвал всех, одного за другим, без единой запинки.

Уолтерс пораженно заморгал.

– Назови еще раз, только помедленней.

Джим повторил весь список.

– Прекрасно, а теперь расскажи о них.

Джим описал каждого, добавляя все новые подробности по просьбе Уолтерса, и ко времени ланча большая часть блокнота была заполнена.

Они перекусили, и оставшуюся часть дня Уолтерс потратил на расспросы Джима о его первой «жизни». Потом они заказали стейк и картофель фри в кабинет. Уолтерс молча жевал, а потом вдруг спросил:

– Ты хотя бы отдаешь себе отчет, что ни разу не сбился?

Джим удивленно посмотрел на него.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Попроси меня назвать имена моих сотрудников за все времена, и я смогу вспомнить не каждого, – объяснил Уолтерс. – Далеко не каждого. Ты помнишь свою приснившуюся жизнь до мельчайших деталей, и я никогда не сталкивался с такой абсолютной памятью.

– В этом и проблема. Я бы с радостью все забыл.

– Ты когда-нибудь рисовал? – внезапно спросил Уолтерс. – То есть в реальности. Я спрашиваю, потому что в одной из этих «жизней» ты вроде бы был знаменитым живописцем?

– Рисовал немного, еще мальчишкой. Хотел стать художником.

– Ты не мог бы заглянуть ко мне домой сегодня? Хочу посмотреть, умеешь ли ты на самом деле обращаться с кистями.

Джим кивнул.

– Хорошо. Попробую с удовольствием.

Они поехали вместе, и дома Уолтерс достал набор красок в запылившемся деревянном футляре, установил мольберт и натянул большой холст.

Джим замер на мгновение, вспоминая, а потом взялся за кисть. Как и всегда, все эти годы, он с головой ушел в работу и рисовал то, что уже рисовал прежде. А потом продал за хорошие деньги. И картина того стоила. Внутренним взором он все еще видел модель и работал быстрыми, точными мазками.

Наконец Джим отошел от мольберта.

«Моя леди в голубом» была приветливой семнадцатилетней девушкой. Она улыбалась с холста, готовая в любой момент рассмеяться или помахать рукой.

Джим обернулся, и на секунду комната показалась ему незнакомой. Но потом он вспомнил, где находится.

Уолтерс долго разглядывал картину, потом посмотрел на Джима и сглотнул. Бережно снял холст с подрамника, натянул вместо него другой, прошел через комнату и поднял большую кованую напольную пепельницу с рукоятью в виде скачущей лошади.

– Теперь нарисуй вот это.

Джим внимательно рассмотрел пепельницу, подошел к холсту, поднял кисть и замер в нерешительности. Он не знал, с чего начать. Нахмурившись, Джим мысленно вернулся к первым своим урокам.

– Что ж, попробуем, – сказал он и обернулся. – У тебя случайно нет чертежной бумаги?

– Подожди минутку.

Джим прикрепил поверх холста лист бумаги и принялся методично наносить на него контуры пепельницы. Это было непросто, но он все-таки справился и с торжествующим видом посмотрел на рисунок.

– А копировальная бумага у тебя есть?

Уолтерс сдвинул брови.

– Есть, угольная.

– Отлично.

Уолтерс достал копировальную бумагу. Джим подложил ее под первый лист, закрепил и тщательно обвел контур карандашом. Потом снял бумагу и принялся рисовать. Наконец, утомленный и покрытый потом, он отступил от мольберта.

Уолтерс взглянул на