мне. Приготовлю тебе ужин, а потом прочту. Подозреваю, ты за все выходные ни разу не ела нормально.

– Ты сейчас совсем как Анна-Кат.

– Вот и славно. Мне нравится Анна-Кат.

* * *

Сара приняла душ, натянула платье-рубашку, джинсовую куртку и пешком отправилась к Нику. Он поцеловал ее в дверях и провел в дом. Она была у него впервые и теперь с любопытством осматривалась по сторонам. Слева – небольшой кабинет, книжные полки в котором буквально ломились от кое-как втиснутых туда без разбора книг. Направо – гостиная с черным кожаным диваном и парой кресел, выглядевших так, словно на их обшивку пустили шотландский килт. Сара прошла за Ником на кухню. Он успел переодеться в толстовку с эмблемой нью-йоркского университета и джинсы. Перекинув через плечо полотенце, он вымыл несколько зеленых перцев.

– Любишь готовить? – спросила Сара.

– Под настроение, хотя и в сугубо ограниченном диапазоне. Умею готовить всего три блюда, но с вариациями: пасту, тако и сэндвичи с мясом. Сегодня – сэндвичи.

Сара продолжала оглядываться. На стенах вокруг обеденного стола висело несколько потрясающих фотографий Акадии, но ее взгляд приковали коллажи из вырезанных и сложенных бумажных обрезков. Сара пригляделась к ним поближе, чувствуя, что Ник, в свою очередь, пристально наблюдает за ней, словно бы ожидая ее вердикта. На самом деле это оказались не просто обрезки. Коллажи почти целиком были сделаны из билетов: билеты в театр, на концерты, автобусные билетики и проездные на метро – а среди них обрывки фотографий. Каждый коллаж был в форме чего-нибудь: горы, стрекозы, звезды, морской волны. Яркие, красочные, полные жизни.

– Что это, Ник? Кто их сделал?

– Это мои.

– Ты сам их склеил?

Распахнув глаза, Сара снова принялась разглядывать коллажи.

Ник продолжал нарезать лук и перец.

– Люблю билеты.

– Много я видела коллажей, но только не таких – невероятные просто.

Ник вытер руки полотенцем, подошел к Саре и посмотрел на коллаж, который она сейчас рассматривала.

– По-моему, я в жизни ни одного билета не выбросил.

Сара приподняла брови.

– Совсем-совсем ни одного?

– Как я это вижу, в любом билете есть… возможность, что ли. Надежда какая-то. Ну кому не захочется сохранить хороший проездной?

– Мне. Это чисто функциональная вещь. Использовал и выбросил.

Ник назидательно поднял указательный палец.

– О, но проездной же – воплощение возможности в чистом виде. – Подойдя к плите, он вытащил большую сковородку. – Неужели ты никогда не сохраняла на память никаких билетов или программок, хотя бы в детстве?

– Ну, может, в подростковом возрасте.

Ник налил на сковородку немного оливкового масла и включил газ.

– После смерти моего дедушки родные нашли три коробки, доверху набитые билетами. Он сохранил даже билет на пароход, которым приехал из Хорватии в Нью-Йорк в 1956 году. Бабушка хотела все выкинуть, но я уговорил отдать мне. И первый коллаж, который я сделал, – как раз из его билетов.

Ник помолчал, а потом выключил газ.

– Пойдем, кое-что покажу.

Он взял Сару за руку и повел в свой кабинет. Взгляд Сары сразу же выхватил фотографию улыбающегося малыша у него на столе. Она легонько коснулась ее.

– Какой чудесный.

В детском личике сквозило что-то очень знакомое. Волосы у него были гораздо светлее, чем у Ника, но вот глаза – точно папины.

Ник провел по фотографии пальцами.

– Моя любимая.

Он обошел письменный стол и вытащил еще один коллаж.

– Вот, только закончил.

У Сары оборвалось дыхание.

– Постой… это же…

– Гардения.

– Мамин любимый цветок.

– Это ее коллаж. Она мне прошлым летом дала коробку билетов и попросила что-нибудь из них сделать. Сама не знала, в форме чего. Фил предложил гардению. Я не успел закончить… до… Хотел отдать вам с Анной-Кат.

Они сели на диван, и Сара принялась рассматривать коллаж поближе, улыбаясь, когда замечала там что-то знакомое, например билеты на Элтона Джонса или на экскурсию по Белому дому из их рождественской поездки. Ник улыбался, глядя, как она радуется полузабытым, но любимым воспоминаниям.

Внезапно Сара встрепенулась.

– «Двенадцатая ночь»? – Глаза у нее наполнились слезами. – Это же одно из первых свиданий мамы и папы. – Она закрыла лицо руками. – Такая счастливая история, – выговорила она несчастным голосом.

Ник коснулся ее руки.

– Ты чего?

Сара вытерла глаза. А потом положила голову на плечо Нику и рассказала, что они с Анной-Кат недавно узнали про родителей.

Он ласково заправил ей за ухо прядку волос.

– Мне так жаль. Столько оставшихся без ответов вопросов.

Сара медленно выдохнула.

– А твои родители были счастливы… хотя бы первое время?

– Мне кажется, они неплохо ладили, но у меня никогда не возникало ощущения, что они… ну, страстно любят друг друга. Совсем не как твои. Сам не знаю теперь, не был ли это чисто брак для удобства. Ну то есть они всегда заботились друг о друге, но скорее по-товарищески. Лет в двенадцать я случайно услышал один их разговор на повышенных тонах. У папы случился роман с другой женщиной. Он клялся, что это был всего один раз, но через год они развелись. Что лишь дало мне причину ненавидеть его еще сильнее.

– Ник, мне так жаль.

– У меня были годы на то, чтобы это все принять и переварить. А для тебя все совсем свежо.

– Все равно ерунда какая-то. Папа с мамой были так счастливы, так любили друг друга.

– Когда он умер, тебе было семь. Откуда тебе знать точно?

– Тоже правда. Может, моя безоблачная картинка взята не из реальности, а из маминых рассказов.

– Предательство-то в любом случае ранит.

Сара тоскливо покосилась в окно.

– Когда родители еще учились в Джорджтауне, они один раз сильно поссорились, неделю, наверное, друг с другом не разговаривали. И вот, значит, мама едет на весенние каникулы в Филадельфию, приглядывать за домом своих родителей, а папа берет и просто объявляется через несколько дней у нее под дверью с сумкой продуктов, и мама такая вся щетинится, спрашивает – что ты тут забыл? А папа молчит, ничего не говорит. Идет в кухню. Находит сковородку и ставит на плиту. Мама там еще злится, а он себе спокойно вытаскивает яйца, грибы, сыр, ветчину, всякое такое. Мама наконец умолкает, садится за стол и смотрит. А папа ставит перед ней тарелку с омлетом и стакан апельсинового сока. И говорит: «Прости, я виноват».

Мама пробует омлет и говорит, что в жизни такого вкусного не ела. А потом плачет и говорит, что она тоже, тоже виновата, а через три недели папа делает ей предложение. И когда папа потом спрашивал: «Касс, и как мне только удалось заполучить в жены такую, как ты?» – мама пожимала плечами и отвечала: