Она опять кивнула, размышляя, не убежать лией, пока он будет наливать воду. Но не двинулась с места. Наконец он вернулся ипротянул ей стакан, кто-то из них расплескал воду. Скорее всего, она.

— Не надо так волноваться. — Он присел на крайписьменного стола.

Руфь пила и не могла оторваться. Стакан быстроопустел. Тонкий стакан с матовыми листочками по краю.

— Можешь взять эту юбку.

Она не ослышалась? Нет. Ее охватило отчаяние ив то же время гнев. Она поставила стакан на стол. На Горме был полосатый галстук.Синий с черными и белыми поперечными полосками. Руфь сосредоточила внимание наэтих полосках. Она помотала головой и хотела встать, чтобы уйти.

— Ты не дашь мне свой адрес?

Неужели он хочет сначала отдать ей юбку, апотом заявить на нее в полицию?

— Я сама могу пойти в полицию. Позвони и скажиим, что я приду.

— Мне твой адрес нужен совсем для другого, —сказал пи протянул ей карандаш и блокнот. — Просто я хочу знать, куда тебеприслать эту юбку.

Он говорил серьезно. Она взяла карандаш,прижала его к бумаге и начала писать. Не справившись с дрожью в руках, онанажала слишком сильно. Карандаш сломался. С громким, глухим звуком. Сейчас язаплачу, подумала она.

Он протянул ей новый карандаш с острозаточенным грифелем. Она попробовала писать и не смогла. Он взял у нее из руккарандаш, блокнот и вопросительно поглядел на нее. Она шепотом назвала ему свойадрес, он записал его. Печатными буквами. Как на машинке.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел человек,похожий на Горма.

— Я слышал, что в мое отсутствие здесьпроизошли драматические события. Ваши переговоры окончены? — строго спросил он.

— Я как раз собирался проводить нашупокупательницу, — сказал Горм и схватил со стола юбку.

В коридоре он остановился. Уголок рта у негодергался.

— Хочешь, я выведу тебя через черный ход?

— Не надо, спасибо, — прошептала Руфь ибросилась бежать.

Уже на улице она вспомнила, что у негосветлые, коротко остриженные волосы, на макушке они вились. Красивые пальцы,небрежно подрезанные ногти.

Прибежав домой, Руфь упала на собачью шкуру,даже не включив радио. Какой позор! — думала она. У нее вырвались рыдания, этобыли чужие рыдания, не ее, перед собой она видела глаза Горма.

На другой день Руфь прогуляла практику. Этобыло равносильно самоубийству. Она лежала в кровати и убеждала себя, чтосмертельно больна. В дверь неожиданно постучали. Она затихла, как будто ее небыло дома.

— Тебе посылка, — громко сказала хозяйка.

— Пожалуйста, положите ее у двери, — больнымголосом попросила Руфь.

— Ты плохо себя чувствуешь? Тебе что-нибудьпринести?

— Нет, спасибо, у меня насморк. Не хочу, чтобывы заразились.

— Скажи, если тебе что-нибудь понадобится.

— Спасибо, это скоро пройдет.

Руфь лежала и ждала, когда хозяйка уйдет,потом встала. У ее двери лежал мягкий пакет в оберточной бумаге. Ее имя былонаписано твердыми прямыми буквами. «Р» в слове Руфь было намного больше всехостальных букв. Марки на пакете не было. Должно быть, его принес рассыльный.Кроме юбки, в пакете лежала записка. Буквы поплыли у нее перед глазами, хотяпочерк у него был очень четкий.

«Можно с тобой встретиться? Позвони мне, мойтелефон 2-17-19».

Юбка жгла пальцы. Но Руфь все-таки надела ее.И до полудня ходила в ней по своей комнате. Она думала о Горме, о подкладке изтафты и о разрезе. Мягкий шерстяной габардин. Руфь не сняла юбку и тогда, когдасела готовиться к уроку, который ей предстояло дать.

К одиннадцати часам, уже перед самым сном,юбка перестала жечь ей бедра. Если бы Руфь не боялась ее помять, она и легла быв ней. Теперь это была ее юбка.

«Можно с тобой встретиться?» Что он имел ввиду? Почему не спросил у нее об этом еще в магазине? Он живой человек? Илипоявился там лишь затем, чтобы она сильнее почувствовала весь позор своегопоступка?

Руководитель практики был доволен. Про юбку небыло сказано ни слова. Руфь рассказывала об Иосифе и его братьях. Она стоялаперед классом и изображала все в лицах. Это было легко, достаточно быловспомнить Эмиссара, и все получалось само собой. И юбка, как положено,обтягивала ее бедра.

По дороге домой она зашла в телефон-автоматвозле булочной, опустила монетку и набрала номер. Ответил женский голос.«Алло». Руфь не знала, чего она ждала, но сказать что-нибудь было выше ее сил.

— Алло, говорите же! — повторил голос на южномдиалекте.

У Руфи пересохло во рту. Вот и все. Не успевподумать, она повесила трубку. Постояла с опущенной головой.

Стекло с правой стороны было разбито. В будкувлетал мокрый снег и ложился на потрепанную телефонную книгу. Когда Руфьоткрыла дверь, на нее с воем ринулся ветер. На коду она придерживала рукойворотник пальто.

Когда они остались в кабинете одни, Горм какраз собирался рассказать Руфи, что летом видел ее в аэропорту.

Но тут пришел отец, и говорить было ужепоздно. Он не допускал мысли, что Руфь могла оказаться воровкой. И не могзаставить себя смотреть на нее как на воровку. Он слышал поговорку, что воровделают обстоятельства, но не знал, как воры выглядят и что толкает их на кражу.Ведь отец Руфи проповедник! Что бы с ней было, если б он узнал о ее поступке?

Горм не мог себе представить, какиеобстоятельства могли бы его самого толкнуть на нечто подобное. Он вдруг увиделРуфь, как она стояла тогда в конторе. Странд и фрекен Эббесен говорили о нейтак, словно она была бессловесной тварью, она же глядела куда-то вдаль.

В кабинете им овладело неудержимое желаниеобнять ее. А когда она пыталась и не могла написать свой адрес, потому что унее дрожали руки, и ему пришлось самому это сделать, он ощутил эту дрожь у себяв груди. В самой глубине, где все было мягким.

Рука у Руфи была маленькая, пальцы тонкие.Однако они казались сильными. Они побелели на суставах, как тогда в аэропорту,когда она подняла свой чемодан. Забирая у нее карандаш, Горм коснулся еезапястья, и его охватило острое желание прижаться к ней. Ощутить ее всей кожей.В голове пронеслась дикая мысль: надо с ней встретиться, когда все будет ужепозади.

Он не видел ее фигуру, ведь Руфь была впальто. Но с лета Руфь изменилась. Пополнела. И что-то в ней появилось новое.Горм не мог понять, что именно. Будто слегка Приоткрылась дверь. Но куда онаведет, он не знал. Знал только, что ему хочется войти в эту дверь.

Остаток дня отец держался с ним почтипо-товарищески.