— Что еще за знаки?

— Бирка на чемодане, парусник в гавани,описание моря в какой-то книге.

Турстейн смотрел на него с нескрываемымвосторгом, но и с раздражением.

— Тебе все само идет в руки, а ты всебросаешь, чтобы уйти в море! Фу, черт! А что если отец лишит тебя наследства?

— Давай поговорим о чем-нибудь другом. — Гормвыдавил из себя смешок.

— Когда ты отчаливаешь?

— Завтра.

— Почему ты раньше ничего не сказал мне? Развемы не друзья?

— Друзья.

— Будешь писать?

— Буду.

Горм подумал, что надо запастись бумагой.Желтыми блокнотами, которые влезают в карман. Письменными принадлежностями икнигами.

Назавтра, вместо того чтобы позвонить домой,он послал родным телеграмму: «Сегодня уезжаю в Штаты. Подробности письмом».

Когда через час его вызвали на переговорныйпункт для разговора с домом, он туда не пошел. Оказалось, что нечистую совестьвполне можно вытерпеть. И даже легче, чем он думал. Принятое решение само посебе освобождало Горма от таких вещей.

* * *

Багаж Горма состоял из матросского мешка ссамым необходимым и нескольких романов. Сперва ему предстояло лететь насамолете, у него закружилась голова от одних названий: Осло, Рейкьявик,Нью-Йорк, Лос-Анджелес.

В состоянии человека, творящего чудо, но ещене уверенного, останется ли он в живых, Горм с выправленным паспортом и визой вкармане поднялся вместе с другими пассажирами по трапу самолета. Он шел попроходу в самолете, и все в нем ликовало от радости. Руки и ноги. Какойвосторг! Все под контролем. Теперь он был самим собой. Он Горм, и он принялрешение лететь в Америку.

Из Исландии, в ожидании, пока самолетперенесет его в Нью-Йорк, он послал домой открытку. В телеграфном стиле онсообщил родным, что летит в Америку, что экзамены сдал хорошо и что свои вещиотправил домой, оплатив пересылку. Поскольку никакие извинения не могли быспасти его, он обошелся без них. Зато поблагодарил за предоставленную емувозможность получить образование. И, наконец, четко написал название своегопароходства и судна.

Неожиданно он вспомнил о последних словах,которые ему сказал отец: «Скажи только, что я вернусь в понедельник». Один,среди, спешащих мимо чужих людей, Горм рассмеялся.

В Нью-Йоркском аэропорту Горм почувствовал,что наконец-то прилетел к самому себе. Он обрел себя. Теперь, что бы он ниделал и где бы ни оказался, он будет самим собой. Это внушило емуголовокружительное чувство непобедимости. И когда пожилая дама в очередидружески посмотрела на него, он почувствовал, что улыбается.

Серьезность его поступка дошла до Горма, когдаон, проснувшись в самолете, увидел внизу лоскутное одеяло, которое, вероятно,было Америкой. Перед сном он выпил несколько рюмок рома «Капитан Морган». Телои голова болели. Во сне он видел мать, которая нагишом шла по Стургата, онаплакала и выкрикивала его имя. На площади собралось много народу. Он пыталсяспрятаться, но из всех окон на него с презрением смотрели глаза отца.

Когда самолет приземлился, Горм обнаружил, чтово всех аэропортах висят одинаковые указатели. Таблички и ограждения велипассажиров, словно скотину, в нужном направлении. Это придало ему уверенности.В конце концов, он сам выбрал этот путь.

Горм нашел агента, державшего табличку сназванием пароходства, — он добрался до цели.

Теплоход стоял в Сан-Педро среди старых шхун ипарусников, выстроившихся вдоль причалов. Агент показал на белое здание сразвевающимся норвежским флагом и сказал, что это их «Церковь»"[23].

Капитан оказался приземистым человеком сживыми глазами. Угадать его возраст было трудно. Может быть, лет сорок. Нодиалект у него точно был бергенский. Он быстро смерил Горма глазами, прежде чемвзять его документы.

— Первый рейс в двадцать три года?

Горм кивнул.

— Видно, долго не мог решиться?

— Я закончил Высшее торговое училище.

Капитан поднял брови. Губы растянулись,наверное, это должно было означать улыбку. Она была похожа на растянутуюрезинку, какие надевают на банки с вареньем.

— На твоем месте я не стал бы здесь этимкозырять.

Раскатистое «р» в слове «козырять» резанулоухо. Горм не успел ответить, капитан уже перешел к деловой части разговора.

— Паспорт?

Горм достал паспорт, капитан изучил его иоставил без комментариев.

— Юнга Гранде. Триста девяносто пять крон вмесяц. Этого тебе должно хватить. Можешь снимать, сколько надо, два раза внеделю между Лос-Анджелесом и Ванкувером.

— Как это «снимать»?

— Мы здесь так говорим. Ведомость лежит вкают-компании. Телеграфист выдает деньги и получает расписку. Еще что-нибудь?

Горм знал, что у него было много «ещечего-нибудь», но не мог вспомнить и отрицательно помотал головой.

Ему предстояло делить каюту с другимюнгой-новичком, каюта была на самой нижней палубе. Только через неделю Гормуудалось встретиться глазами с этим парнем. Все звали его «Мальчишка». Он был изХамара и старался держаться незаметно. Это было самое приятное.

Их путь лежал в Сан-Франциско, а оттуда черезТихий океан в Гонконг.

* * *

Сан-Франциско! Золотые Ворота, мост,вынырнувший из тумана. Канатная дорога на крутых улицах. Припаркованные машиныс чурбаками под колесами, чтобы они не скатились по склону. Дома как маленькиекрепости и замки. Люди всевозможного цвета кожи, говорящие на всех мыслимыхязыках. В гавани и трактирах бурлила жизнь. Это и был мир!

Еще в море Горм решил, что победит трусость ипозвонит домой из «Церкви». Пока он ждал соединения, у него вспотели руки, онвспомнил запах корицы, чего-то безвкусно-сладкого, что было связано с детством,и у него защекотало в носу.

В желтом блокноте, который всегда был при нем,Горм записал все, что хотел сказать. Он пытался предугадать вопросы родителей.Матери. Или отца. Самое трудное было угадать, что скажет отец.

Трубку сняла Марианна. Услыхав его голос, онатут же заплакала.

— Горм! — Металлический голос, казалось,доносился из космоса.

— Марианна! Ты дома?

— Да. Я теперь работаю здесь в больнице.Все... Мы с Яном... Мы... И мама почти все время лежит в постели.

— Она больна?

— Не больше, чем я. — В голосе Марианныпослышалась неприязнь.