с трудом давался невозмутимый вид. Та «девушка с ведьминым камнем», на которую он так хотел поглядеть, оказалась не так уж хороша собой, но с этим он легко примирился бы, будь она поприветливее. Ее колючие речи и вызывающие взгляды были тем более неприятны, что он не понимал их причины. Неужели негодяй Девята так успел ей полюбиться? Вот еще чего не хватало… Однако ссориться непонятно из-за чего с хозяйской дочерью на глазах у ее родителей и своих приближенных Бер считал недостойным, поэтому старался поменьше на нее смотреть, разговаривая с ее отцом.

– Отчего ты так взъелась на бедного Берси? – спросила у дочери Хельга, когда гости ушли спать в бывший погост. – Неужели тебе так жаль того парня, которому лучше было бы вовсе сюда не показываться?

– Ничего мне не жаль, – буркнула Вефрид. – Просто… Он мог бы искать своих врагов где-нибудь в другом месте!

– Где же в другом, если они были здесь!

– И он так смотрит на мой «ведьмин камень», как будто думает, что я… что мы чем-то обязаны ему и его бабке за этот подарок!

– Я-то точно обязана Сванхейд за ее доброту ко мне, когда я была у нее в гостях, – мягко напомнила Хельга. – И Бериславе – его матери. Она с первого дня подружилась со мной, поддерживала, а мне там порой нелегко приходилось…

Хельга бросила короткий взгляд на мужа: детям незачем знать, что ее трудности в Хольмгарде были связаны с их будущим отцом. Не будь Сванхейд и Берислава так добры – ее честное имя могло бы сильно пострадать. Если бы они, скажем, поверили, что Хельга сама пожелала бежать с наемником, приняла от него дорогой перстень, а потом отреклась от него, когда их настигли…

– Ну… – Вефрид колебалась, – ему это не дает права…

– Какого права?

– Думать, будто я… будто он из-за этого камня имеет какие-то права на меня!

– Ничего такого он думать не может! – Эскиль усмехнулся и покачала головой. – Едва ли в Хольмгарде считают, что можно получить девушку без ведома ее отца.

– Насчет каких-то прав никогда не было сказано ни слова! – подтвердила Хельга. – Как я могла о чем-то таком договариваться со Сванхейд, когда сама была незамужней девушкой и понятия не имела, будут ли у меня когда-нибудь дочери и какой отец им достанется?

– Но он все время смотрел на мой «ведьмин камень»!

– Он столько слышал о нем, неудивительно, что ему любопытно.

– Если он думает, что я собиралась в Хольмгард, чтобы выйти за него, то он ошибается!

– Да ну? – сказал с полатей Рагнар. – А мы все думали, что ты именно за тем туда и собираешься!

– Ничего не за тем!

– Чего же ты тогда каждую зиму просилась в Хольмгард? Правда, что ли, повидаться со старой Сванхейд? Тебе здесь старух мало?

– Я думала… – Вефрид прикусила губу, поколебалась, но все же сказала: – Я думала, может, там есть настоящий сын конунга!

– Откуда бы ему там взяться? – ответил ей отец. – Я слышал, Сванхейд давным-давно решила, что конунгом будет только один из ее сыновей, да, Хельга?

– Да, еще до того как я туда попала. Она решила все оставить за Ингваром, хотя многие в Хольмгарде считали, что если он хочет поселиться в Киеве, то Хольмгард следует уступить младшему брату, то есть Тородду. А Берси – единственный сын Тородда. Рассуди Сванхейд тогда иначе, Тородд сейчас был бы конунгом в Хольмгарде, а Берси – его сыном и наследником. Тогда ты была бы поприветливее с бедняжкой, да, Фрида? Но несправедливо винить Берси за решения, которые принимали другие, пока его не было на свете.

– Он и сам небось был бы рад оказаться сыном конунга, – вставил сверху Рагнар.

– Но по крови он ничуть не хуже любого из тех, кого ждет престол, – добавила Хельга.

– Он… – Вефрид сморщила нос, – такой некрасивый… сыновья конунга такими не бывают!

– Неужели? – Хельга удивилась. – По-моему, вид у него вполне приятный.

– У него такой ужасный нос!

– Нос как нос! – несколько растерянно вставил Рагнар; на Беров нос он не обратил внимания, а теперь встревожился, не подает ли его собственный нос поводов для брани.

– Ну да! Таким крючком, как у вороны! И подбородок будто топором вырублен.

– Зато у него хорошие глаза, – сказала Хельга. – А какие волосы! Золотистые, на концах вьются крупными кольцами. И лоб красивый.

– Настоящий сын конунга должен быть безупречен во всем!

В избу вошел Хавстейн – он ходил проводить гостей до места их ночлега и убедиться, что у них есть все необходимое. Уяснив, о чем тут идет речь, он даже разозлился.

– Фрида, ты дурочка? Нос ей не нравится! Вот можно иметь хороший нос и при этом быть глупой, как поросенок! Бер – отличный парень и настоящий мужчина! Он настиг и убил кровного врага с одного удара! А это был его первый…

– Первый труп, – вставил Эскиль. – Все равно что первая женщина…

– Первый враг, – поправил Хавстейн. – И уж я думаю, с женщинами у него тоже все хорошо. Он на тебя даже и не посмотрит, не беспокойся.

– Он смотрел на меня! Весь вечер таращился! Но ты скажи ему: пусть у меня «ведьмин камень» его бабки, это не значит, что я… что между нами может быть… что-то такое.

– Никто не будет выдавать тебя замуж силой, успокойся! – сказала Хельга. – Что-то ты уж слишком разволновалась.

– Не будет, конечно, – подтвердил Эскиль. – Хотя, если бы он не был тебе так противен… Я не знаю, где мы еще возьмем тебе жениха, чтобы родом не ниже нашего. К Бывальцу в невестки или к Даровиту ты же не хочешь? И среди наших людей нет нам равного. Может, Анунд кого-то подберет… Но я тоже думал, что Хольмгард – то место, где можно найти мужа тебе под стать.

– Только не этого! – отрезала Вефрид, стараясь не выдать, что она и сама всю жизнь думала именно так.

Если бы не рассказы матери о прекрасном Логи-Хаконе, младшем сыне Сванхейд, который в воспоминаниях Хельги остался образцом красоты и благородства, если бы не «ведьмин камень» и мечты, что для нее, Вефрид, в Хольмгарде найдется еще один Логи не хуже прежнего – может, Вефрид не ополчилась бы так на Бера, большая часть вины которого состояла в том, что он оказался не похож на дядю. К тому же Вефрид увидела его в особенный час, когда скрытый трепет, волнение от впервые отнятой человеческой жизни мешались в его душе с торжеством исполненного долга и сделали его более мрачным и сдержанным, чем обыкновенно.