и захлопнул его. Мальчишка оперся лбом на руки и крепко задумался. Он размышлял, сможет ли он узнать больше о лесе, около которого живет. Он и вправду знает слишком мало для жителя тайги. Улита учила его рыбачить, Циля — обращать внимание даже на маленькие и незначительные изменения в окружении, а дед — любознательности. Он вдруг устыдился, что до сих пор даже не удосужился поинтересоваться, где можно научиться всем премудростям, которые сделают из него настоящего «местного жителя».

Иван посмотрел в окно, на темнеющие вдалеке макушки елей. Мысли в его голове хаотично сменяли друг друга, ни одна не задерживалась надолго. Он видел образы далекого шумного города: серые многоэтажки, завешанные яркими баннерами; рекламные щиты на дорогах; пешеходов, бесконечно сменявших друг друга; завтракавших на ходу работяг и красивых женщин на высоченных каблуках, запрыгивавших в дорогие машины;; голубей в городских скверах, стаями круживших вокруг него, когда он ел булочку с маком или сосиску в тесте и делился с птицами; длинные пробки; квартиру, в которую заходил отец, его черные туфли в прихожей. На них Иван все-таки немного остановился. Они казались ему огромными. Однажды, когда родителей не было дома, он примерял отцовские туфли на свои маленькие ноги. Отец тогда показался ему еще более внушительным и сильным, правда, с благоговением и восхищением был тесно связан страх. Ивану до сих пор иногда снятся сны, где над ним нависает темная фигура с тяжелым предметом в руке… На ногах у существа из ночных кошмаров всегда красивые черные туфли, а от кожи пахнет дорогим сладковатым, почти женским парфюмом.

Сразу за воспоминаниями об отце следует материнский образ. Решив покончить жизнь самоубийством, Рита гарантировала себе место если не на кладбище, то в воспоминаниях сына уж наверняка. Иван попытался воспроизвести свое первое воспоминание о матери. Сначала у него совершенно не получалось ничего вспомнить, но затем картинки начали всплывать одна за другой: его первая болезнь, отец и мать над его кроватью о чем-то жарко спорят, видно, что они оба взволнованы состоянием сына. Мать убеждает мужа вызвать уже наконец врача, он же упрямится. Иван заходится в приступе страшного кашля, а из его глаз начинают непроизвольно течь слезы. Рита начинает плакать и бьет мужа в грудь, нервничает еще больше и уходит из комнаты, сыну же остается только смотреть на ее удаляющуюся фигуру.

Иван тяжело вздохнул и постарался перенаправить мысли в другое русло. Он не желал снова проваливаться в горевание и переживание детских травм. Мальчик начал понимать, что каждый раз, возрождая воспоминание о матери, он испытывает колоссальную боль и обиду. Он еще не простил ее за то, что она с собой сделала, за то, что она сделала с ним. Иногда Иван и вовсе не понимал, зачем она его родила, если не чувствовала в себе сил и любви. Он твердо решил, что если у него когда-нибудь будут дети, то он станет для них лучшим родителем, чем его собственные отец и мать. По крайней мере, он постарается.

В сознании мальчика существовало маленькое кладбище, при входе на которое висела табличка с именем его матери. После того как в ходе блуждания среди потока мыслей он добирался до таблички и случайно или преднамеренно (это не имело никакого значения) оказывался за ограждением, он попадал на ужасающий аттракцион из чувства вины, страха одиночества и тоски. Мальчик обнаруживал, что его не любили в семье, отец ушел, мама совершила самоубийство, любимая собака погибла в драке с волчицей, которая от него убежала, а лучшая подруга Улита уехала в город, забыв, видимо, о его существовании. Иван поежился от того, что мысленно воспроизвел звонкий голос девчонки. Улита оказалась самым ярким и светлым из его кладбищенской коллекции дорогих, но утерянных существ.

«Почему она все еще ничего мне не написала? Могла бы хоть письмо отправить, наверное, оно уже дошло бы. У нее там много новых друзей и забот, некогда ей обо мне думать. Что толку вспоминать о друге, который живет в глуши, откуда ты недавно выбралась?» — думал Иван. Мальчик не понимал, почему так много семей уезжали в города и поселки крупнее. Да, тут не было ни магазинов, ни супермаркетов, ни шумных улиц, ни высотных домов, все пользовались тем, что смогли вырастить или смастерить, надеялись на себя и, конечно, не было никакого Интернета. Место глухое, непролазное, в самом сердце дремучей тайги. Но Иван не видел в этом ничего критичного. Он всегда испытывал большую тревогу в городе и плохо спал, здесь же у него наладилось здоровье и появился режим дня, которого он стал строго придерживаться. Что касается Интернета, то, поскольку мальчик был диковат и не социален, он не был популярен в школе, общаться ему было не с кем, а играть в игры он не мог — компьютера у него не было, а ноутбук принадлежал отцу.

Мысли об Улите оказались довольно грустными, но в каком-то смысле и светлыми. Иван смог едва заметно улыбнуться, представив, как девочка впервые заходит в гипермаркет и видит обилие продуктов и снастей, как гуляет вдоль холодильников с красной рыбой и аквариумов с живыми осетрами. Она не смогла бы остаться равнодушной, нет, она наверняка очень рада тому, что ее семья переехала. Иван нафантазировал их встречу на улице через десять лет, когда она станет великим рыболовом и экспертом: она позовет его в гости, а он приедет, одетый в красивый костюм с туфлями, похожими на отцовские, на ногах. Он улыбнется старой подруге и скажет: «Улита, моя дорогая подруга, я всегда знал, что ты будешь счастлива, когда сможешь жить в большом городе и заниматься рыбалкой! Я был уверен, что ты еще вспомнишь своего лучшего друга и обязательно позовешь его в гости. Ты выросла настоящей красавицей!» Иван со стыдом отвернулся от окна и прогнал мысль об Улите. Девчонки! Кому они нужны…

К глазам подступали слезы, а в горле образовался комок, мысли стали еще спутанней, они свернулись в витиеватый клубок, из которого невозможно было вычленить отдельные нити. Мальчик, однако, не заплакал. Грусть, которую он испытывал, была светлой. Это было странное ощущение: мысль, что ему, возможно, никогда больше не придется увидеться и погулять с любимой подругой, расстраивала, но уже не казалась чужеродной. Мальчик свыкся с этой мыслью и принял ее. Пришло смирение, точно у старого коня, который больше не побежит в гонке, не прыгнет через препятствия, которые раньше брал с легкостью, а теперь вынужден проводить старость пусть и в теплом,