Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы наблюдали множество лаконичных, но метких и точных зарисовок. Не только из них состоит описание. Поэт не все выговаривает сам, иначе был бы он моралистом и доктринером. Многое рисуется лишь намеком (остальное дорисовывает воображение читателя). А самое главное — далеко уводит метафороподобный стиль стихотворного повествования: описывается одно, а понимать нужно и это, и другое, то, что стоит за этим описанием. Здесь, пожалуй, наиболее показательна вся сцена первого свидания.
Отметим прежде, что Онегин с визитом явно припозднился. Припомним типовую сценку быта Лариных.
Под вечер иногда сходилась
Соседей добрая семья,
Нецеремонные друзья,
И потужить и позлословить
И посмеяться кой о чем.
Проходит время; между тем
Прикажут Ольге чай готовить,
Там ужин, там и спать пора.
И гости едут со двора.
Поздний гость появился к такому ритуальному действию:
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал…
Время помечено здесь и прямо: «Смеркалось…» (солнышко село, поздновато для первого свидания!), но время на этом как будто застыло. Достоверностью хронотопа Пушкин здесь пренебрегает.
Состояние и поведение Татьяны, когда она в окно увидела въезжавшего во двор Онегина, рациональному объяснению не поддается. Убежала в парк. Если разобраться, можно понять, куда и как убежала Татьяна. А не мудрствуя: вдоль основной для этого направления аллеи до поворота к любимой скамейке, на которой наверняка сиживала с книжкой. (В Тригорском установили туристический объект — скамью Онегина, хотя ее скамьей Татьяны точнее было бы именовать).
Вообще-то здесь нарушено правило (для художников пресное): форма должна соответствовать своему содержанию. Что составляет содержание эпизода? Шоковое состояние Татьяны. Свой путь к любимой скамейке она совершает интуитивно, дорогу она не разбирает, ноги сами приводят сюда. Аллеи, похоже, игнорирует — не удивительно: она же выросла в этом саду, ей каждый кустик знаком; могла и целиной, напрямую, ноги сами привели ее, куда надо. Только на скамье пришла четкая мысль: «Здесь он! здесь Евгений! / О боже! что подумал он!» И снова эмоции топят мысль… Именно эмоциям и нужно сопереживать, уважая деликатность поэта.
В описании встречаются фрагменты, где форма (именно стихотворная форма!) превалирует над содержанием. Концовка строфы изящна, но по законам стихотворного построения: «И задыхаясь на скамью / Упала…» И «упала», конечно, гипербола, просто знак полностью истраченных (не только от бега, но и от волнения) сил. Тут оказывается кстати ритмическая двойная (и строчная, и строфическая) пауза: успокаивайся, выравнивай дыхание.
(Паузу заполняет и бытовая деталь: аккомпанемент песен девушек, собирающих ягоды; им приказано петь, чтобы барской ягоды «уста лукавые не ели». Вот только, выдержав здесь колорит времени года, Пушкин нарушает колорит времени суток. Ягоды собирают с утра, а не вечером, чтобы что-то оставить на десерт, другое отправить на варенье и прочие заготовки. А тут потребовалась выразительная деталь быта, она и вставлена; на время внимание не обращается).
Пушкин безотчетность пробега Татьяны показывает метафорически: как будто она дороги не различает, а он эту дорогу и описывает. Но ведь описывается не прогулка с вниманием к тому, что окружает. До того ли сейчас Татьяне? Так что описание идет на резком контрасте: рельефно четкое внешнее — и полное безучастное к нему внутреннее состояние героини.
А еще у поэта уже выработалось обыкновение новую тему начинать в новой строфе. Вот он полстрофы и дописывает перечнем, что минует Татьяна. А в половину строфы много поместилось, в том числе явно лишний «лесок»: лесок и усадебный парк несоединимы. Как он сюда попал? Если посчитать «прототипом» усадьбы Лариных усадьбу соседок в Тригорском, не подскажет ли что такая деталь: в черновиках первоначальной восьмой главы («Странствие») упоминалась «тень лесов тригорских», надо полагать, чем-то памятных поэту.
Было бы неверным предположение, что небрежности проникают в торопливый черновик, да и застревают там. Можно сравнить. Вот печатный текст из строфы XXXVIII третьей главы с описанием не контролируемого разумом забега Татьяны:
Татьяна прыг в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо в сад,
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам летя к ручью,
И задыхаясь на скамью
Упала…
А вот первоначальный набросок (полужирным шрифтом я выделил слова и фразы, вошедшие в печатный текст):
[Татьяна] прыг [нрзб] сени
[нрзб]
С крыльца на двор [и <нрзб>]
B сад [летит летит летит]
[Нрзб] взглянуть назад
Не смеет мигом обежала
{Извивы} [куртины] [нрзб]
[<Нрзб>, мосток] <нрзб>
[Куртины липовый лесок]
[и обломала] [упала]
[к ручью]
и [на скамью]
Как видим, на доработку оставлено очень многое, а более всего это относится именно к перечню предметов. Лесок намечался липовым, что саду не противопоказано (но все равно размером смущает). Читателю привычнее воспринимать описание как таковое, а оно предстает нарочитым, психологическое его насыщение не воспринимается. Поди догадайся, что главное тут не то, что в тексте, а в том, что за ним.
В конце и вовсе курьезная деталь: «Кусты сирен переломала, / По цветникам (?) летя к ручью…» В кусты тут не было надобности забираться, да и цветники топтать. Ничего подобного, конечно, не было. Гипербола описания означает совсем другое: так изображается беспамятство состояния Татьяны.
Онегин — человек рационального склада. Прискакал он на своем донском жеребце, в дом не вошел. Ему же с Татьяной, а не с гостеприимной хозяйкой нужно поговорить! Отправился в сад, рассчитывая на то, что девушка его приезд заметит. (А может, во дворе увидел убегающую в сад девушку). Пошагал по прямой аллее, никуда не сворачивая. Тут и остановился. Дождался. Свидание состоялось.
Возвращаются как будто новым маршрутом «вкруг (?) огорода». Еще одна странность? Ведущую к дому аллею вкруг (!) огорода не прокладывают. У Пушкина это не садово-парковая новация, к ходовому в поэзии слову нашлась простая и редкая, неожиданная рифма: огорода — свобода. Гордое слово «свобода» — активное в поэзии этого времени, а тут оно попадает в явно сниженный бытовой контекст, где его достают стрелы иронии. Тут наглядно: не содержание ищет форму, а форма подчиняет себе содержание.
Потом «Явились вместе, и никто / Не вздумал им пенять на