Дрогобыч с непроницаемым выражением лица, заложив большие пальцы в карманы шелкового халата, помедлил, а потом оттеснил возмущающегося гостя, распахнул перед ним входную дверь и кивком указал на выход.

– Во-первых, тон, Алек, смени его, пожалуйста, или изволь убираться.

Не дожидаясь выбора, словно заранее зная, что решит Соболевский, Дрогобыч направился в гостиную, на ходу распоясывая и скидывая халат на пухлую оттоманку в коридоре у зеркала. На мужчине – белая рубашка, винтажный светло-коричневый жилет, тонкие костюмные брюки в тон.

– А во-вторых, я готов, и если бы ты не ворвался таким варварским способом, а просто позвонил… – занудливо заметил Дрогобыч, заходя в спальню.

– Я звонил, – оправдался Соболевский, хвостом следуя за бубнящим другом, – ты же не взял трубку.

– Ты дверь хотя бы закрыл? – на всякий случай спросил Дрогобыч, по обыкновению не объясняя свои поступки.

– Раз не ушел, значит, закрыл, – хмыкнул Соболевский, проходя вперед и громко кашляя в кулак, заметив телефон без признаков жизни. – Включить не пробовал?

– И потом, я разве должен был вернуться? – скучный вопрос по обыкновению Дрогобыч пропустил мимо ушей.

Он прошел к лаковому прикроватному столику, заваленному пузырьками со снотворным, релаксантами и всякой всячиной вроде затычек для носа, ушей и пары ночных масок. Когда Дрогобыч брал наручные часы, корпус звякнул о тяжелый подсвечник с ароматической вульгарно-розовой свечкой.

– Ваш Кротов явно дал понять, что после неудачи с делом вашего, как там его бишь, Клоуна, я могу быть свободен.

Легкая досада вперемешку с намеком на обиду, звучавшая в голосе Дрогобыча, заставила Соболевского смущенно засопеть.

– Это я сказал, что ты устал, то-се.

Ну, вот снова он оправдывался! Дрогобыч был его другом уже лет сто, но всякий раз он так умудрялся выкрутить ситуацию, что Соболевский чувствовал себя виноватым.

– То-се? – Дружественный взгляд темно-карих, почти антрацитовых глаз заставил опера покраснеть.

– Евсеева тогда попросили уйти, а я не хотел, чтобы тебя считали челом из его команды, ну я и выпендрился тогда, явился к полковнику, толкнул речь, привел доказательства, исключил возможность твоей кармической связи с убийцей, – в голосе Соболевского звучала скупая насмешка, но ответный взгляд Дрогобыча был почти бесценен. – Короче, подписался за тебя, и Кротов, дитя, блин, системы, осторожный до тошноты, решил, что отгул тебя спасет. Спас?

Соболевский кивнул в сторону тумбочки с ништяками против бессонницы. Подошел, подхватил крошечную бутылочку с темной, жирной на вид, жидкостью, прочитал состав, присвистнул.

– Жертвы – женщины? – Дрогобыч увел тему от спасения, цепко перехватил запястье друга, чтобы не игрался, сгреб мелочовку для сна и сунул в карман брюк.

«Все же Юлий – жуткая скотина, – подумал Соболевский. – Вот убил бы его. Или нет? Пусть страдает».

– Нашли три трупа.

– Подражатель?

– Да нет, какая-то муть с зеркалами, выколотыми глазами, и мяса больше, чем у Клоуна, – сообщил Соболевский и пытливо взглянул на Юлия. – Ты уверен, что оно тебе снова надо?

– Видел очередную передачу, где некий товарищ, уверенный, что умнее всех, называл профайлеров шарлатанами. – Дрогобыч задумчиво потер щеку, все еще привыкал к трехдневной щетине. Возможно, физический изъян, в его случае – синдром короткой ноги, влиял на восприятие.

Соболевский покашлял в кулак. Все в отделе знали, что Дрогобыч иногда начинал прихрамывать, на вопрос всегда отшучивался, дескать, бандитская пуля. Ребята в отделе, в принципе, верили. Влияла ли хромота на то, что Дрогобыч тоже считал себя умнее всех?

– И что, это прямо подтолкнуло тебя к решению вернуться, типа треп какого-то придурка? – иронично уточнил Соболевский.

– А ты думал, что я внезапно заговорю о человеколюбии и справедливости? – почти с удивлением взглянул на него Дрогобыч.

– Для разнообразия, угу, – хмуро буркнул Алек.

В ответ Дрогобыч пожал плечами. Пора повзрослеть, мальчик.

* * *

– Ты как ему ноги-то измерил, если он в передаче сидел? – задал измучившийся за дорогу в управление вопрос Соболевский.

– Обратил внимание на ботинки, – отозвался Дрогобыч как ни в чем не бывало, выбираясь из типичной полицейской машины, – подошва одного была выше другого.

– Опять что-то доказывал миру? – фыркнул Соболевский, поднимая воротник, чтобы косые струи дождя не заливали шею.

– Глуп ты, Алек, как все человечество, – сделал вывод Дрогобыч, – лучше давай подробнее, что произошло.

Три сплющенные бетонные ступеньки, двустворчатые тамбурные двери, выкрашенные коричневой краской, слева на стене дома вывеска с данными участка. Черная железная мусорка, пара окурков, пролетевших мимо. Внутри тишина. Запах йода, кофе, санитарных норм. Седой, как Дед Мороз, дежурный козырнул на ксиву Алека. Поежился при виде его спутника, бормоча себе под нос что-то в духе «вот черта помянешь, и вернется, прости меня господи». Дрогобыч заметил жест и тепло улыбнулся в ответ:

– Михеев, я тоже рад вас видеть.

* * *

В этот раз убийца не торопился. Не волновался. Не стеснялся. Смотрел на вывалившиеся из распоротой неаккуратной расщелины на подрагивающем, пузырящемся кровью животе надутые, длинные, словно детские воздушные шарики, кишки. Чумовая раскраска «шариков» – от поросячье-розового до нежно-алого с бурыми, липкими подводами. Из них можно было бы сделать игрушечную собачку, зайчика и даже жирафа.

Да заткнись, дура. Заткнись. Захлопни рот. На-до-е-ла.

А, это же не ты. У тебя же кляп. Душит? Промок от крови и слюны? Бедняжка.

Мужчина взглянул на бледное, распухшее от крови, слез и гематом лицо девушки. Она все еще пыталась надсадно кричать. Жилы на горле вздулись от ора. Сизая тряпка, свисавшая изо рта на подбородок, была мокрой от крови и рвоты. Характерный запах кислого, мочи и пота ел убийце глаза. Он глубоко вдохнул. Ноздри затрепетали. Придержал свою жертву за загривок и ударил ножом в лицо. Девушка задергалась, утробно завыла, от нее гуще понесло потом. Веревки натянулись. Лоскуты кожи и мяса хлопались на расстеленную клеенку.

Когда убийца закончил, он обернулся. В соседнем углу, привязанная к ржавой кровати, на которой было сооружено что-то вроде ложа из досок, лежала онемевшая от шока молодая девчонка. Убийца облизал прорезь рта. Девчонка зажмурилась в ту секунду, когда раздался хруст разбиваемого стекла.

– А теперь, девонька, с тобой. Просто глазки. Ну-ну, не бойся уж так сильно.

Шепот над ухом, как булыжник на ощупь – шершавый. И темнота.

* * *

В отделе уголовного розыска, где и трудился старший оперуполномоченный капитан Соболевский, тихо было… А никогда не было. Люди в черном, люди в масках, люди из ФСБ, региональные следователи, криминалисты, стажеры, посетители, блогеры. Телефоны трезвонили беспрерывно. Порой безрезультатно. Угон, пропажа телефона, драка – это все, конечно, трагично, но звоните по указанному номеру или 112.

В кабинете группы Соболевского советские письменные столы песочного цвета по-прежнему завалены