папками с делами. Грустный фикус у зарешеченного окна. Стулья просижены. Кофеварка с отколотым носом. Книжные шкафы ломятся от папок, справочников, журналов. На стене – календарь с щедрым поздравлением с прошлым годом. Над столами сотрудников фотки и рисунки из личного пространства: дети, рыбалка, мотоциклы, графики.

Шуршала клавиатурой следователь Катерина Сергеевна Алова. Для всех в отделе просто Катя. Строгая коричневая кичка. Красивая грудь. Очки. Ноль косметики. На явление Дрогобыча поджала губы.

– Федералы все равно заберут дело, зря торопился.

– Я просто вышел из дома, – улыбнулся тот в ответ. – Здравствуйте, Катерина Сергеевна.

– Уже забрали, – жизнерадостно сообщил входящий в кабинет белобрысый парень, – привет, Юлий Валерьевич, суки, да.

Соболевский чертыхнулся.

– Кто сказал?

– Да Тимофеев видел их тачанку с номерными предательскими знаками, а делать им тут чего? Им делать тут нечего.

Олег Шелест, или как его все в отделе называли «Олежек, мамина радость», был младшим лейтенантом, работал первый год, имел симпатичную привычку задавать вопросы и тут же на них отвечать.

– Балбес, – нежно приласкал коллегу Влад Строев, покручивая между пальцами финку. – Начальство тебе приказало рыть, ты роешь, пока не приказало обратное, ясно тебе, мамина радость?

Строев – старший лейтенант, нервный, недобрый, голубоглазый, убежденный холостяк – недолюбливал Дрогобыча, считал его выскочкой, занудой и снобом. Дрогобыч к Строеву относился пофигистично, мог и спровоцировать в ответ на колкость, но, в целом, обходилось миром.

Олег в ответ на подколку залился краской, загремел кофейником, насупился.

Дверь снова распахнулась, и квадратный кабинет стал еще теснее. Опер Кирилл Марс был крупным зверообразным богатырем. Бородатым, лохматым, с красным, сочным ртом. Много ржал, курил, обожал пожрать. От него всегда пахло чем-нибудь съедобным. Сейчас это был чеснок. Дрогобыч почувствовал первым, возвел глаза к небу, когда Соболевский кивнул в сторону Марса и подмигнул капризному другу, прекрасно зная, как раздражает того эта особенность Кирилла.

– Братки, еще мертвяки, – обдал всех чесночным душманом Кирилл, – там прессуха, губер вроде даже будет, федералы трясут сиськами, короче, мужики, ой, прости, Кать, ты тоже, заберут у нас это дело, как пить дать. Но приказ сидеть на жопе ровно и ждать приказа Крота.

Что? Как? Подробности? Снова девица? А почерк? Марс не знал, но басил авторитетно. Дрогобыч под всеобщий гам отошел к окну. Город размазывали влажные сумерки. Громыхало. Капли дождя усердно колотили по железному подоконнику. Снова в этом северном городе ливануло без предупреждения. Для улик плохо. Если только умненький убийца не пользуется удобным подвалом.

– И потом, что значит ровно сидеть? – с недовольной миной встрял Строев. – Я, между прочим, иду на день рождения к девушке в понтовое место.

– В чебуречную? – ласково уточнила Катя.

Поржали. От убийства перешли к лучшим чебурекам.

– На Ваське! Мы там с батькой знатно жрали, я пацаном еще был! – гудел паровозом голос Марса.

– На Вознесенском, там так вкусно, что я туда хожу в брюках на резинке, – смеялась Катя, – и еще соседке несу, она у меня блокадница, лежачая, но вкусное и рюмашку даже может.

– А я блины люблю в «Чайной ложке», с сыром, – застенчиво вставил свои пять копеек Олег, – ну такие, чтобы хорошо зажаренные.

– Но работа там, братки, чтоб я так жил, – причмокнул влажными губами Марс, – лошадь сдохнет.

– Да, здесь хоть стулья есть, – усмехнулся Соболевский, опуская телефон в карман кожаной куртки; он только что прочитал сообщение и теперь хмурился.

Дрогобыч перехватил его взгляд, едва заметно скривился и первым вышел из кабинета. Капитан на вопросительный взгляд Кати беззвучно одними губами произнес «Кротов».

* * *

– Юлий, ты только не психуй, хорошо? – пытался идти в ногу с захромавшим Дрогобычем Соболевский, когда они шли в кабинет к полковнику Кротову.

– Я не буду помогать федералам, Алек, не буду, и ты знаешь почему, – зло отозвался профайлер, – ждали меня, не угодно? Я спокойно уйду, ты знаешь, я загружен и без вашего отдела.

– Юлий!

– И слышать не желаю, – резко ответил Дрогобыч, хромая по лестнице к кабинету полковника.

Обитая черной, матово переливающейся кожей дверь не пропускала ни звука. У окна к мужчинам красивой спиной стояла сильно надушенная французскими духами женщина в лиловом тренче от Версаче. Каштановые волосы подобраны шпильками. Сверкали, покачиваясь, бриллиантовые серьги. Часть скулы, что была видна, – слишком гладкая, словно ненатуральная. Шею в морщинах прикрывал элегантный шарф.

Два бетонных блока-бодигарда возвышались поблизости. Под мышками их бетонного цвета плащи красноречиво оттопыривались. Дрогобыч мельком взглянул на Соболевского, отрицательно покачал головой на его попытку заговорить. Вежливо отодвинул рукой метнувшегося к нему лопоухого сержанта, жаждущего доложить о визите, аккуратно повернул винтажную ручку двери в форме льва с рыбьим хвостом и вошел внутрь.

* * *

Соболевский стоял у выхода, курил третью сигарету подряд. Ждал Дрогобыча, подбирая слова, чтобы снова оправдаться. Его группа уже уехала на место убийства, но он упрямо ждал друга. Смотрел на сверкающие вечерние огни в разлитых, будто чернильных лужах и придумывал, как все объяснить.

Дождался. Друг едва удостоил его взглядом. Капитан скрипнул зубами и попробовал наладить общение:

– Погода какая-то не майская, да?

В ответ – ноль реакции. Лишь когда сели в машину, причем Дрогобыч впервые сел не рядом с ним, а сзади, последовал ожидаемый вопрос.

– Ты знал, что там будут все эти предвыборные речовки, политические амбиции и федералы?

– Да, – честно признался Соболевский, – я не мог, и ты бы сразу отказался.

А за окнами – растекшаяся гладь каналов, черных, жирных, как нефть. Огни. И вечная самоирония Северного города. Дворники сгребали со стекла капли дождя с монотонным скрипом. Пахло мятной жвачкой, которую закинул в рот Алек, чтобы не так несло сигаретами.

– Я отказался, – ответил Юлий. – Ультимативное «ты должен, ты же видишь, кто заинтересован в расследовании». Ты знаешь, что я так не работаю, – потянулся со своего места и щелкнул Соболевского по уху, – и ты рехнулся, я же вижу, что ты не домой меня везешь.

– Потом домой, меня ребята ждут, – потирая ухо, буркнул Алек в ответ.

* * *

Соболевский придержал желтую ленту-оградку импровизированного морга возле стройки, пропустил Дрогобыча. Навстречу им вышел Строев, сдернул латексные перчатки, скатал в комки, пульнул куда-то в грязь. Закурил, бросил лаконично:

– Мясо.

Внутри колыхался луч света от невнятной лампы. Мерно жужжали мухи. Тошнотворно пахло кровью и сортиром. Фотограф щелкал бесчисленное количество ракурсов. Сейчас это – бесстыже вывернутые напоказ петли кишок. Чуть позже – скрюченные от предсмертной боли пальцы девушки. Первой. До второй, с вырезанными глазами, он еще не добрался.

– Время смерти – не больше суток. Скажу точнее, когда изучу состояние печени. – Глеб Эдуардович