— А я видел тебя другим: раненым героем, который жизнь,честь и кошелек моей дочери спас, себя не пощадив. Алчность грабителя и убийцы— и безрассудная храбрость защитника угнетенных в одном человеке никак ужитьсяне могут, это уж ты мне поверь, моему опыту поверь. В то же время ты отнюдь непростодыра какой-нибудь, у тебя ум изощренный, ему бы только дать возможностьрасправиться — ты, небось еще и меня, старого интригана, за пояс заткнешь. Этож надо было только додуматься: в привидение предка моего вырядиться!

— Князь в комическом ужасе покачал головой.

— То есть соображения, до поры до времени скрыть завещание,у тебя хватило бы, даже если бы ты и напился так, как живописует молва…

— Я не сам напился, — угрюмо буркнул Алексей. — Менянапоили!

— Напоили? — вскинул брови князь. — Чем, хотелось бы узнать?

— Как это — Чем? — изумился наш герой. — Вином, известноедело. Там, на дядюшкином столе, столько бутылок стояло… Некоторые с длиннымигорлышками, некоторые с короткими, зато пробки у них были длинные. Были бутылкипрозрачные, были темного стекла. Спервоначалу я налил из одной, початой(должно, дядюшка пил, гостя своего ожидаючи), уж очень жажда меня томила, новыпить так и не успел, ну а потом начались все эти шумы да стуки, я и забылдумать, а что пили мы потом, и не упомню.

— Как это не упомнишь? — рассердился князь, и Алексей понял,что в хозяине заговорил самозабвенный собиратель редкостных напитков, о чем иупоминала княгиня.

— Уж небось не вчера родился, не мальчишка, отличаешьпортвейн от малаги, лафит от люнеля, херес от бургундского, мальвазию отмартеля, пунш от портера, а бордоское от кваска таможенного!

— Бордоское? — задумчиво повторил Алексей, вспоминаядядюшкин стол. Странно, только теперь почему-то всплыло в голове: когда они сней садились за стол, той откупоренной бутылки на месте не было. Алексеюпришлось открыть новую, благо рядом лежал пробочник, совершенно такой, какой онвидел на обеде в каком-то богатом доме и успел заметить, как с ним управлялсяопытный лакей. Приметливость его очень пригодилась… Нет, а вот загадка, да кудаделась та бутылка? А наполненный бокал? Или он вино все-таки выпил, да забыл? Абутылку сунул, к примеру, под стол, совершенно безотчетно, ведь мысли былизаняты совершенно другим, вернее, другой.

“Они и сейчас бог весть чем заняты”, — сердито подумал осебе Алексей, с усилием возвращаясь к беседе с князем:

— Да, вино в той бутылке и впрямь было такое… этакого цвета,бордового. Наверное, бордоское! Бордо! А что это вы еще сказать изволили, какоевино бывает? Квасок таможенный, я не ослышался?

— Ну, я погляжу, ты и впрямь дитя малое, — необидно покачалголовой князь. — Квасок таможенный — это шампанское так зовется из-за техпоборов, каким его ввоз облагается на таможне. У нас в России отчего-то однумарку предпочитают — “Вдова Клико”, однако на деле французское шампанскоедобрым десятком названий пощеголять может: “Помери”, “Мум”, “Моэт“ и „Шандон”,“Перрье Жуэ”, “Лансон”, “Хайдсик”, “Боллингер” и прочая, и прочая, и прочая.Англичане отчего-то все больше “Мум” пьют, а сами французы, истинные ценители,предпочитают “Перрье Жуэ”.

— Матушка Пресвятая Богородица! — с уважением пробормоталАлексей. — Как вы только в голове все это держите, сударь? Я одну тольконаливочку вишневую пробовал, небось и слов-то таких, какие вы сказать изволили,отроду не слыхал!

— Если честно, я тоже предпочитаю вишневочку — подтвердилкнязь уничижительный отзыв своей супруги. — Однако собиранием различныхнапитков увлекаюсь всерьез и запросто могу сказать, что в бутылках длинныхобыкновенно налиты вина рейнские, с длинными же пробками — это бордоские.

Шампанское очень просто отличить от прочих даже на вид: оновсегда в больших, широкобедрых этаких бутылях, головка в серебряной либозолотой фольге. Само собой, вина можно в графинчики перелить, но я даже сзавязанными глазами с одного глотка отличу “Шато д`Икем” от “Шато Лафит”,“Барсак” от “Грюо-ла-розе”, “Редерер” от “Моэта”, а “Штернберг-кабинет” от нихот всех, вместе взятых. Однако что это я? — с усмешкой прервал сам себя ВасилийЛьвович. — Уселся на любимого конька и погоняю, и погоняю, а ты меня не остановишь.А между тем речь не о моих винных погребах, а о твоей судьбе идет. Вот тыдважды обмолвился: напоили-де меня, мы-де потом что-то пили, не упомню… Сталобыть, ты не один в доме Талызина был?

— Не один, — чуть слышно, с превеликим трудом и не сразувыдавил из себя Алексей.

— А с кем? Воспоследовало молчание.

— Ты, брат, не дури, понял? — Голос князя построжал.

— Я ж не из пустого любопытства выспрашиваю, мне, чтобпомочь тебе, все досконально знать надобно. Был кто-то с тобой? Был. И кто жеэто?

Вот тут наш герой лег таки ничком. И потому, что коленизаныли от долгого на них стояния, да и душа заныла. Стоило только представить,что надобно наконец кому-то поведать о ней, как тошно было на свет божийглядеть, хотя вроде бы куда уж тошнее-то? Пустить на распыл драгоценные имучительные воспоминания казалось совершенно невозможно, однако обойтись безэтого было нельзя. Иначе не заслужить полного доверия князя. А это означает —не смочь перейти дорожку отцам иезуитам, не заградить путь черной туче сдлинными щупальцами, которая шепчет, шелестит, бормочет про ад, в который онаноровит утянуть Отечество. Значит, надо пожертвовать и воспоминаниями о ней…

Тут пришла на ум Алексею одна страшная семейная история — нестоль давняя, между прочим, пугачевских времен. Вслух, открыто об сем никогдане говорили, отголоски события вспоминались в людской да в буфетной, где-то тамАлешка все это подслушал. Речь шла о первой жене отца его, и сначала Алешаникак не мог поверить, что у батюшки была еще жена, кроме покойной матушки, идаже сын был… Он потребовал к ответу тетеньку Марью Пантелеевну, и та последолгих огрызаний и умолчаний наконец нехотя рассказала племяннику, как отец егов молодых годах со всей семьей отправился в Арзамас, чтобы навестить женину родню,и был там захвачен передовыми отрядами пугачевскими, которыми командовал ИльяАристов.