зеркала, которые помогут одолеть зловещего Зеркальщика, и как то, и как се, и как это…

Лишь после полуночи я дошла до той точки повествования, когда экипаж «Длинноухого» забрался на гору.

Сегодня ночью в канализации решится судьба островов. И судьба Ханны. Отважусь ли я сразиться с Зеркальщиком?

77

Зеркальный дворец выглядел огромным. При этом трудно было сказать, так ли он огромен на самом деле – он бесконечно отражался сам в себе, может, в действительности-то он и совсем небольшой. Нигде ни ворот, ни дверей, ни даже люка. Только зеркала. Гладкие, отполированные зеркала.

– Нам бы дверь какую-нибудь, – сказал капитан Морковка. На такой высоте он весь трясся от холода, несмотря на свою заячью шубку.

Словно по волшебному велению, одно из зеркал исчезло, открыв проход, ведущий внутрь дворца. Стены прохода, пол и потолок, само собой, состояли сплошь из зеркал.

– Может, не стоит туда соваться? – У Оборотня стучали зубы – больше от страха, чем от холода. Да и остальным было не по себе.

Ханна попыталась разрядить обстановку:

– Хорошо, что тиран – Зеркальщик, а не какой-нибудь Навозник!

Даже Оборотень ухмыльнулся и перестал стучать зубами.

Мы двинулись по коридору в глубь дворца. Нас обступили наши собственные исковерканные отражения: толстые, тощие, кривые, уродливые.

– Много в Зеркальщике всяких мерзостей… – начала я.

– …но хуже всего его чувство юмора, – закончила Ханна.

Мы переглянулись и обменялись улыбками. Сестры, понимающие друг друга с полуслова. В сказке нам это удавалось лучше, чем в реальной жизни.

С каждым шагом отражения становились все страшнее. Метров через пятьдесят они стали просто жуткими: будто мы чудища с висящими из-под век глазами, изломанными руками и ногами и рожами, которые выражали только одно чувство – всепоглощающую ненависть.

Эта Мира с перекошенной от злобы физиономией – это и есть та самая Мира, которая стреляла в солдат. Я закрыла глаза. Мне не хотелось ее видеть. И быть ею не хотелось тоже.

Какое-то время я пробиралась на ощупь, пока не услышала возглас Ханны:

– Какая красота!

Я распахнула глаза. Мы очутились в большом зале, кругом – зеркальные кристаллы, зеркальные цветы, зеркальные люстры. Свет танцевал в стекле. Все искрилось. Игра красок была не просто прекрасна – она была совершенно сногсшибательна.

Миниатюрный человечек, весь из отражающего стекла, поднялся с зеркального трона и шагнул к нам. Зеркальщик выглядел совсем не так, как в моих кошмарах.

– Стало быть, ты и есть Избранная, – дружелюбно приветствовал он Ханну.

– Да, это я, – ответила Ханна и сжала руку Рыжика Бена.

– И ты всерьез хочешь лишить меня власти над островами? – В его улыбке промелькнул намек на угрозу.

– Не просто хочу. Я это сделаю, – ответила Ханна.

Зеркальщик раскинул руки, словно предлагая себя в качестве мишени, и засмеялся:

– Ну же, за дело!

Ханна отпустила Рыжика Бена, ловким движением раскрыла рюкзак и достала три волшебных зеркала. Как они работают, никто не знал. Она повернула их к тирану в надежде, что что-то произойдет, что зеркала его уничтожат, а если не уничтожат, то хоть как-то ему повредят.

Но Зеркальщик лишь радостно отразил зеркала своим телом, и они, в свою очередь, отразили веселящегося его.

– Три волшебных зеркала! – расхохотался он. – Я же сам их сделал!

– Ты сам… но зачем? – пробормотала Ханна.

– Чтобы вы их искали!

Никто из нас не мог взять в толк, к чему он клонит.

– И историю про Избранную тоже я сочинил!

– Что же это выходит? – пробормотала Ханна. – Неужто никакая я не Избранная?

– Умница, соображаешь.

– Но зачем?..

– Если существа, населяющие мое царство, будут истово верить, что их освободит девчонка с тремя волшебными зеркалами, сами они никогда не возьмутся за оружие.

– Так все это ложь!.. – У меня в голове не укладывалось.

– Ложь – второе по эффективности оружие тирана, – весело отозвался тиран.

– А какое первое? – спросила Ханна.

– Страх.

Зеркальщик стал расти ввысь и растягиваться во все стороны.

– Лучше б она этот вопрос не задавала! – простонал капитан.

Тиран весь взбугрился, ощетинился острыми осколками, способными порвать любую плоть, и стал похож на монстра из моих кошмаров. Деформированной головой он уперся в потолок. Зеркальные люстры попадали на пол и разлетелись на тысячу осколков. В его зеркалах я видела, как стреляю в немцев, как бросаю младенца на Умшлагплац и как мама лежит бездыханная в собственной крови. А рядом Руфь. А рядом Ханна. Тысячи зеркал – и всюду Ханна…

– Что… что это значит? – пролепетала Ханна. В ее глазах мелькнул ужас.

– Ты так ей и не сказала, Мира? – прозвенел голос монстра.

– Что ты мне не сказала? – в полном смятении воскликнула Ханна.

Я не могла вымолвить ни слова.

– Что Мира-то жива, – прозвенел Зеркальщик, – а вот ты, моя Избранная девчушечка, ты-то поги…

– Сражайтесь! – крикнула я, не давая ему озвучить страшную правду, и выхватила меч.

– Тебе меня не победить, Мира! – рассмеялся он. – Ведь я – часть тебя!

– Сражайтесь! Сражайтесь! – в отчаянии призывала я.

Но тут раздался тонкий девичий голосок:

– Нет, пожалуйста, не надо!

Я бросила взгляд на Ханну, но она была в таком же замешательстве, как и я. Эти слова произнесла не она. Голос доносился словно бы ниоткуда.

– Не надо сражаться!

Только тут до меня дошло: это же голос Ревекки, которой я рассказываю историю про Зеркальщика в темной, вонючей канализации.

– Я не хочу больше никаких сражательств! – просила она.

А ведь она права. Хватит. На всю жизнь насражались. И даже больше.

Я опустила меч. Пусть Зеркальщик меня уничтожит. Если я погибну, меня больше не будет мучить чувство вины за то, что я осталась в живых. Но едва я опустила меч, как он начал сжиматься на глазах. Становился все меньше и меньше и, когда сделался одного роста со мной, простонал:

– Битва – мой эликсир жизни…

Но хоть он и сжался до крохотных размеров, чувство вины меня не покидало, да и Зеркальщик окончательно не исчезал – в его зеркалах по-прежнему отражались ужасные сцены.

– Объясни, что происходит, Мира! – потребовала Ханна.

– Вы… – я запнулась. – Вы все мертвы.

Ханна потеряла дар речи. Капитан Морковка в ужасе спросил:

– И я мертв?

– Нет, вы, моряки, нет…

– Ага… – пробормотал Оборотень, явно не зная, как ко всему этому относиться.

– Вас просто никогда не было, – добавила я.

– Час от часу не легче, – отозвался капитан. Казалось, в глубине души он сразу почувствовал, что я сказала правду.

– М… м… м… мертвы? – переспросил Рыжик Бен.

– Мы мертвы? – повторила за ним Ханна и стиснула руку своего Бена.

– Вы продолжаете жить только в этой сказке, – попыталась объяснить я.

Она не стала упрекать меня в том, что все это время я ей лгала, спросила только:

– Но зачем?

– Чтобы ты не умерла окончательно, – в смятении пробормотала я.

– Но ведь я не вот это вот все: не Избранная, не героиня. И никогда ею не была. – Ханна печально кивнула на зеркала, где ее отражение лежало в луже крови. – Просто-напросто девчонка, которую убили немцы…

– А я не хочу, – у меня перехватило дыхание, – помнить тебя такой!

– Но ведь это и есть я.

Словно бы многотонный груз придавил мою грудь. Мне стало нечем дышать.

– Впрочем, к этому я не свожусь, – продолжала она. – Помни меня такой, какой я была.

В моей голове замелькали образы настоящей Ханны: как она ела, как целовалась с Рыжиком Беном, как сердито сверкала на меня глазами, как дерзила, как рассказывала мне сказки, когда я болела, и – да, как она лежала мертвая в кладовке.

– Обещаешь, Мира?

– Да, – тихо проговорила я, и грудь перестало давить.

Ханна обняла меня:

– Так я всегда буду с тобой.

– И я тоже! – Зеркальщик засмеялся за моей спиной.

Но я не обратила на него никакого внимания. С чувством вины я уж как-нибудь проживу, если буду помнить правду. Ханна еще раз меня поцеловала, и я покинула мир 777 островов. На этот раз навсегда.

* * *

И опять очутилась в канализации. Рядом, привалившись к стене, дремал в воде ослабевший Даниэль. Ревекка растерянно смотрела на меня.

На время я словно онемела. А когда снова смогла говорить, предприняла неуклюжую попытку объяснить рассказанное девчушке.

– Это история о том, как я вновь обрела свою погибшую сестру… – начала я.

– А еще о том, – добавила Ревекка, – как ты перестала сражаться.

Истории – они такие. Каждый видит в них что-то свое.

– Да, – сказала я. – Хватит с нас сражений.

Ревекка радостно улыбнулась.

А я поцеловала ее в лоб.

78

На следующее утро мы втроем вернулись к канализационному люку на улице Простой. Если Ревекка все-таки сама шлепала по воде, то Даниэля я всю дорогу поддерживала. Подобравшись под самый люк, мы снова стали дожидаться Амоса с грузовиком. И снова тщетно.

Зато из гетто вернулся Иосиф – все его лицо опухло от слез.

– СС взрывают канализационные люки по всему гетто… к нам больше никто не попадет… Налевки, 37 – там все погибнут…

Его Маша погибнет.

А нам и вернуться больше некуда. Надежда только на машину – или мы просто сдохнем здесь, внизу.

Часов в девять к люку наконец подошел Амос. Я стояла прямо под ним. Сделав вид, что перевязывает шнурки, он сказал:

– Придется еще подождать.

– Почему? – осведомилась я.

– Я не смог раздобыть грузовик. Эти сволочи поляки не выполнили, что обещали.

– Но мы… мы здесь больше не выдержим! – запротестовала я.

– Мира, любимая моя. Я тебя вытащу.

Мне все еще хотелось в это верить.

– Дай мне время до вечера, – попросил он.

– Ты что, не слышал? Мы не выдержим…

– Мира, раньше – слишком опасно.

Я бросила быстрый взгляд на Даниэля, который, сидя у стеночки, нет-нет да норовил сползти в воду.

– Выводи нас сейчас,