Звягинцев затряс головой, отгоняя от себя преступную мысль овиновности Васьки. И, так ник чему и не придя, заснул.

Кошмаров ему не снилось. Вот только пухлая пачка долларов,разросшаяся во сне до фантастических размеров, преследовала его.

…Звягинцев вспомнил об Ольге и обо всех неприятных событияхпрошедшей ночи сразу же, как только проснулся.

Ледяной городок мало волновал его, Пал Палыч был глух ковсем проявлениям искусства, и все его пугающее разнообразие не трогалоЗвягинцева. Он почти всю жизнь прожил в Питере, но в Эрмитаже был только одинраз: водил туда двух племянников, приехавших погостить из города Бийска налетние каникулы. «Это чудовищно, папа», — любил говорить ему Володя.Звягинцев вздыхал, но поделать ничего не мог. По-настоящему ему нравиласьтолько одна картина — «Опять двойка», и то только потому, что мальчик,изображенный на ней, был страшно похож на него самого, стриженого шалопая изпослевоенного детства.

Но все остальное…

Черт с ним, с этим городком, но если Запесоцкая передумает иначнет массированную кампанию против Ольги? Эта мысль почему-то взволновалаЗвягинцева, и он, даже не сполоснув опухшую от сна физиономию, отправился кней.

…Запесоцкая занимала номер двадцать три на втором этаже (вотеле имела место странная нумерация, которая начиналась с верхнего, третьегоэтажа). Подойдя к нему, Звягинцев деликатно постучал, так деликатно, что дажене был услышан. Помявшись у двери, он уже собрался уходить, когда заметил, чтодверь в номер приоткрыта. Даже не задумываясь над тем, насколько правомочен егопоступок, Звягинцев легонько толкнул дверь, зашел в номер и сразу же услышалприглушенные голоса, раздающиеся из соседней комнаты: мужской и женский. Этонесколько удивило Звягинцева, если учесть, как картинно страдала Запесоцкая поповоду пропавшего Кирилла Позднякова. И вот теперь, пожалуйста… Верь послеэтого в вечную любовь!

Звягинцев почувствовал себя неловко. Но двинулся ко входнойдвери как раз в тот самый момент, когда голоса приблизились. Настолько, чтоможно было услышать самый финал разговора:

— ..надеюсь, что никто и никогда об этом неузнает, — сказал мужчина, и дверь из комнаты распахнулась.

В ее проеме показались сама Запесоцкая и… Марк.

Звягинцев почувствовал себя неудобно.

— Здравствуйте, — сказал он хриплым покаяннымголосом. — У вас не заперто…

— Что… Что вы здесь делаете?! — от возмущения уЗапесоцкой перехватило дыхание.

— Вот… Пришел… Засвидетельствовать почтение, —брякнул Звягинцев первое, что пришло на ум, и честными глазами обвелприсутствующих.

Запесоцкая была в махровом халате с мокрыми после душаволосами. Марк, одетый точно так же, как и накануне в баре, когда он рассталсясо Звягинцевым, неожиданно смутился.

— Почтение! — Запесоцкая нервно засмеялась. —В девять утра! Вые ума сошли.

Она перевела взгляд со Звягинцева на Марка и медленно,чеканя слова, произнесла:

— Сначала один, потом другой… Я же пообещала, что небуду раздувать это дело… Неужели вам было этого не достаточно?

— Простите! — теперь пришла очередь Маркаизвиняться, он уже оправился от смущения и приобрел свой обычный лоск.

— Бог простит! И присматривайте за своей женой.

— Я, собственно, тоже по этому поводу, — вставилЗвягинцев, чтобы уж совсем не выглядеть недотепой-домушником.

— Тема закрыта. До свидания!

Она почти вытолкала обоих мужчин за дверь. Звягинцев и Марк,перед тем как разойтись в разные стороны, немного постояли в коридоре.

— Опять деньги предлагали за шалости жены? —Проницательно спросил Звягинцев.

— Не без этого.

— Опять отказалась?

— Да.

— Я бы не отказался на ее месте, — невольновырвалось у Звягинцева.

Марк пропустил это замечание мимо ушей.

— А вы?.. — спросил он.

— Тоже… Не хочу предавать эту историю огласке.

— Спасибо.

Пожав друг другу руки, они разошлись.

* * *

Все кончено.

Ей остается только медленно угасать, ходить в своей клеткеиз угла в угол и взирать на оставшуюся за прутьями нормальную жизнь нормальногочеловека. А психически здоровые матери будут подводить к ее вольеру психическиздоровых детей и указывать на табличку: «Сумасшедшая».

Сегодня ночью она уже увидела этот блеск любопытства вглазах — Инка, ее лучшая подруга, с каким вожделением она расспрашивала о том,чего Ольга напрочь не помнила.

— Странно, Лелишна, ты выглядишь совершеннонормально, — в устах непосредственной Инки это прозвучало как приговор.

Да, пока она выглядит совершенно нормально — только кругипод глазами выдают внутреннее напряжение. Но сколько продлится этанормальность?

Как они на нее смотрели! Даже полуслепая Наташа придаласвоим полуслепым глазам выражение снисходительного благородства. А толстыйдетектив — или как там его? — он тоже пожалел ее: «Не повезло тебе,девонька, так что выпьем за твое возможное выздоровление. А также за лечение вкакой-нибудь закрытой клинике с обитыми мягкими панелями стенами. В другую тебяне поместят. Потому что ты опасна. Ты ударила ни в чем не повинную женщину».

Ольга сжала забинтованную руку — странное дело, рука непомнила удара, нанесенного Запесоцкой. Зачем она это сделала?

Инку сменил Марк (конечно же, теперь ее нужно сторожить, каккакую-нибудь взбесившуюся породистую собаку).

Ольга видела, как, почти не скрываясь, он прячет все колющиеи режущие предметы — маникюрные ножницы, пилочку для ногтей, свой собственныйшвейцарский перочинный нож и даже совершенно невинную бритву «Жиллетт» сдвойным лезвием. Точно так же, как это делал когда-то отец, сходство пугающее… АМарк оперативно работает, он знает толк в подготовительной работе ссумасшедшими…

— Марк! — позвала она мужа в тот самый момент,когда он распихивал по тайным углам все эти потенциальные орудияубийства. — Ты забыл лыжные палки, Марк. Ими вполне можно выколоть глазаневинным людям.

— О чем ты говоришь, кара! — Марк страшносмутился, даже спрятал руки за спину.

— Я хочу поговорить с тобой.

— Да, конечно…

Марк сел в кресло, он даже не подумал приблизиться к кровати:мозг Ольги, растерянный и ожесточившийся, с болезненным сладострастиемфиксировал все эти детали.

— Ты боишься меня, Марк? Меня, своей жены?

— О чем ты говоришь! Как ты могла подумать такое, кара?

— Тогда объясни мне, что со мной происходит?