Она прошлась по коттеджу, заглянула в ванную — никакихследов. Даже записки он не оставил. Это были лишь маленькие штрихи кизменившемуся поведению мужа, но Ольга воспринимала их болезненно. Обычно Маркоставлял смешные и трогательные записки — в самых непредсказуемых местах: в еебелье, в ее обуви, в стиральной машинке и микроволновке. Их содержание быловсегда одним и тем же — «люблю, люблю, люблю». Даже здесь он умудрился написатьей записку.

Но это было еще до… До всех этих кошмарных галлюцинаций.

Теперь ей нужно привыкать к новой реальности — илиирреальности, — где скорее всего больше не будет таких записок.

— Марк! Ты скотина! Ты ублюдок! Ты предал меня, —беспомощно закричала Ольга, стоя посреди комнаты. Слова мелкой шрапнельюотскочили от стен, поразив ее в самое сердце. В ее сумасшедше колотящеесясердце…

Ольга подошла к двери, со страхом и отчаянием подергаларучку: что, если он действительно закрыл ее во избежание эксцессов?..

Дверь оказалась незапертой.

«Хоть на этом спасибо, Марк: ты даешь мне свободу выбора».

…Оставаться в коттедже было невыносимо, и она отправиласьбродить по «Розе ветров». Еще один — сегодняшний — день, и они покинут ее навсегда.Иона, с которым она так и не согрешила, довезет их до аэропорта, и всего лишьчерез несколько часов ее будет ждать Москва. Благословенная Москва,единственная Москва. В Москве ей будет хорошо, и она сделает все, чтобы Маркзабыл об этом прискорбном факте их семейной жизни. Она будет хорошей,рассудительной девочкой, никакого снотворного на ночь, только любовь. Любовь доизнеможения, до взмокших волос, до третьих петухов, которых в Москве днем согнем не найти…

Быть может, ей удастся вырваться из замкнутого круга,подбросить горам свою болезнь, как подбрасывают нежеланных детей в Дом малютки:завернутую в одеяльце, с биркой на пухлой ручке… Нужно только дождатьсязавтрашнего дня.

День был удивительно ясным, полным синего снега, синегомороза, синих гор, — удивительная гамма, не оставляющая места сомнениям:все будет хорошо. Даже странно, что по «Розе ветров» несколько минут назаднеожиданно было объявлено штормовое предупреждение, Ольга сама слышала его порадио, когда выходила из коттеджа. Турбазы внизу уже пострадали от схода лавин,да и пара перевалов оказалась погребенной под снегом. Интересно, как Марксобирается добираться до города? Не исключено, что через несколько часов онибудут отрезаны. Нужно настоять на том, чтобы выбраться из «Розы ветров»сегодня. Если, конечно. Иона согласится их подвести. «Похоже, он тоже начинаетненавидеть меня — так же, как и все остальные…»

Попадавшимся навстречу праздным гулякам в дорогихгорнолыжных костюмах было наплевать на причуды стихии далеко внизу. Они скалилифарфоровые челюсти (пятьсот долларов за каждый резец, никак не меньше) и непроявляли к Ольге повышенного внимания.

Она ничем не отличалась от них, она была — как все, и этонаполняло ее существо торжествующей силой.

Как все, как все, как все!

…Дойдя до административного корпуса, в котором помещалисьвсе службы, включая хорошо оборудованный медпункт, Ольга остановилась:собственно, этого и следовало ожидать, из медпункта выходил Марк, еесобственный горячо любимый муж.

Синие снежные тени сразу же померкли в ее глазах.

Наверняка педантичный Марк решил получить консультацию натот случай, если на дражайшую женушку вдруг скопом навалятся шизофрения,циркулярный психоз в маниакальной фазе, сенильный, пресенильный и инволюционныйпсихозы, а также кататония и упорная бессонница.

И снова Ольга почувствовала приступ ярости: похоже, Маркрешил добить ее, окончательно свести с ума… Это уже слишком!

Дождавшись, пока Марк скроется за хорошо ухоженным поворотомна трассы, Ольга решительно взбежала по ступенькам и толкнула дверь медпункта;

…Врача звали Артем Львович.

Она познакомилась с ним накануне, когда он приходил вкоттедж по самому невинному поводу — простуженное после ночи в горах горло, толи грипп, то ли ангина, то ли банальное ОРЗ.

Артем Львович, молодой человек лет тридцати, при очках ибритом черепе, придающем ему сходство с Маяковским, сидел в кресле, забросивноги на стол. Обувь у него была просто загляденье. «Nagelschuhe»<Nagelschuhe — горные сапоги с гвоздями (нем).>, как сказал бы Отто Шриттматтер,бывший немецкий компаньон отца, спустивший в унитаз две очень выгодные сделки.Ольга сильно подозревала, что отец и Отто просто не поделили Инку, ипосрамленный немец, наплевав на свой стерильный менталитет, начал откровенногадить — как раз в духе забойных аргентинских телесериалов.

Вот тебе и горные сапоги с гвоздями. Этот продвинутый АртемЛьвович наверняка купил их где-нибудь на распродаже в бесснежном равнинномГанновере (вероломный Отто Шриттматтер был из Киля). В тесном союзе сгениталиями такие гиперсексуальные сапоги должны производить сильноевпечатление на шлюх средней руки. Наверняка все они просят Артема Львовича неснимать обувь во время акта.

Очень демократично, ничего не скажешь. И выглядит оннеплохо, особенно хорош череп, испещренный многочисленными шрамами. Такомуотпетому врачу хочется сразу доверить все, что только можно, — запущенныйцистит, эрозию шейки матки, гланды, тахикардию и болезнь Паркинсона.

Артем Львович совершенно не удивился визиту Ольги, и этосразу насторожило ее.

— Привет, — сказал он. — А мы только что овас говорили.

— Я знаю. С моим мужем.

— Точно, — осклабился Артем Львович.

— Что порекомендовали? — Ольга решила, чтоиронический тон будет самым уместным. Ирония — единственная эмоция, которойнапрочь лишены душевнобольные.

— То же, что и всегда, — Артем Львович даже несоизволил сбросить ноги со стола. — Аспирин, горчичники, постельный режими компрессы на ночь. Желательно водочные. Вы напрасно встали, горло — вещьобманчивая.

— При чем здесь горло?

— Ну, когда я осматривал вас, если вы помните…

— Я помню! — Она повысила голос. — Я всепомню!

— Охотно верю. — Улыбка Артема Львовича стала ещешире, Ольга даже увидела золотую коронку, загнанную глубоко в пасть. —Только зачем же так кричать? Мы все-таки не в горячем цеху на сталепрокатномзаводе. И не на рынке.

Изысканное вальяжное хамство тоже шло ему.

— Что он сказал вам?

— Кто?

— Мой муж. Зачем он приходил?

— За аспирином.

— Врете. У нас есть аспирин. О чем вы говорили?

— Я давал клятву Гиппократа, душа моя. — Он посмотрелна Ольгу прозрачными глазами клятвопреступника.

— Он все вам рассказал, да? — Опять этот приступнеконтролируемой ярости, включающий в свою орбиту не только Марка, но и этотбритый медицинский клистир. Лоб Ольги покрылся испариной.