— Я не знаю. Я правда не знаю.

— Я впервые в жизни не помню, что со мной произошло.

Ты веришь мне?

— Конечно.

— Но сейчас я — это я. Я могу рассказать тебе про нашуВенецию — со всеми подробностями. Про то, как ты перенес в прошлом году гриппна ногах. И я страшно боялась осложнений. И кормила тебя медом с орехами, итолько потом узнала, что это скорее для потенции, чем от гриппа… Я — это я…

Ты веришь мне?

— Конечно, — снова осторожно повторил он.

— Иди сюда… Я хочу… Я хочу сейчас быть с тобой… Я хочулюбить тебя. — Господи, зачем она это говорит? Ее слова пугают Марка, наего лице не осталось ни одной морщины, так бывает тогда, когда он внутренненапряжен…

Зачем она говорит все это?

— Я хочу любить тебя…

— Думаю, сейчас не совсем подходящее время,кара. — Никогда еще он не был так равнодушен к ней.

Ольга сжала кулаки.

— А подходящего теперь уже не будет, Марк.

— Ну о чем ты говоришь?

— Ты сдашь меня в психушку, и меня будут колотьаминазином! Будут заворачивать в мокрые простыни и надевать смирительнуюрубашку.

— Ну, зачем ты так, кара… Есть гораздо более щадящиеварианты.

«Вот он и прокололся, мой обожаемый муж, мой отменныйлюбовник с семью пядями во лбу…»

— Щадящие варианты? Ты уже думаешь о щадящих вариантах?

— Кара! Постарайся взять себя в руки.

— Ты разговариваешь с сумасшедшей, Марк! Как можновзывать к безумцам? А какие могут быть сделки с сумасшедшими? — Онаистерически рассмеялась.

— Не нагнетай, пожалуйста!

— Не смей на меня орать!

Это было несправедливо — Марк разговаривал с ней самым обычнымголосом, даже чересчур обычным. Он сидел в кресле, такой чужой и такойнедосягаемо далекий. И такой прекрасный в своем душевном здоровье.

— Прости меня, Марк… Я сама не знаю, что говорю… — Онапротянула к нему руки, и Марк сдался, он снова стал тем, кого она любила…

Уткнувшись ему в плечо, Ольга долго и сладко плакала.

— Увези меня отсюда, Марк.

— Ну, конечно… Будь проклято это место… Будь проклят я,что потянул тебя сюда.

— Скажи… Скажи, что еще я совершила?

— Ты же все знаешь, кара. Зачем к этому возвращаться?

— Спасибо, что попытался меня выгородить. Хотя этовыглядело глупо… — Она снова всхлипнула. — Я не могу… Я не могу большездесь оставаться. Если я пробуду здесь еще день, то свихнусь окончательно. Ведьв Москве все было хорошо, правда?

Ольга просительно заглянула в глаза мужу.

— Конечно, — Марк все-таки отвел глаза. — ВМоскве все и будет хорошо. Если тебя успокоит, я заказал билеты на послезавтра.Мы летим домой.

— Мы?

— Ну да. Ты и я. Инка остается. Ей понравился курорт.

— Вот как? Ты даже успел переговорить с ней? Еще дотого, как сказал об этом мне?

— Да. — Марк неожиданно смутился. — А что вэтом особенного? Ведь она все-таки член нашей семьи.

— Раньше ты предпочитал не вспоминать об этом.

— Я не понимаю. Ты в чем-то меня подозреваешь?

— А почему только послезавтра? — В ней вдругпроснулась надежда: они уедут, и все будет по-прежнему, все забудется, какстрашный сон, как ее проклятый кошмар.

— Потому что раньше нет рейсов, кара. А торчать вкакой-нибудь занюханной городской гостинице и есть из одной тарелки стараканами бессмысленно, когда в нашем распоряжении такой прекрасный коттедж.

— Ты не бросишь меня?

— Конечно, нет…

— Знаешь что? Ты должен закрыть меня здесь, в четырехстенах. И держать до самого отъезда. Чтобы я не натворила каких-нибудьглупостей…

— Глупости ты творишь сейчас. Держать тебя под замком,как тебе вообще могло такое в голову прийти?

— Может быть, так будет лучше?

— Лучше будет, если ты перестанешь об этомдумать. — Он приблизил к ней лицо, полное отчаяния и надежды. — Держись,кара! Я умоляю, держись! Не дай этому овладеть тобой, сопротивляйся. Хотя быради меня.

— Я постараюсь, любимый.

— Я знаю… Ты же умница. Ты моя девочка. Только моя…

Господи, как она могла плохо думать о Марке? Не всякиймужчина поступил бы так благородно, разве что только ее отец. Отец, которыйнесколько лет прожил с безумной Мананой, ни на секунду не отходя от нее. Вминуты просветления она особенно это ценила.

А однажды оценила так высоко, что решила навсегда избавитьотца от страданий. В какой-то момент выросшая Ольга поняла это: вернее, непоняла, а увидела каким-то внутренним зрением: ее мать, какой бы сумасшедшейона ни была, покончила с собой в здравом уме.

Только потому, что отец подсознательно ждал этого шага.

И маленькая Ольга ждала.

И вот теперь наступила очередь Марка. И он тоже будет ждать.

…Остаток ночи они не спали. Они лежали рядом, не касаясьдруг друга и каждую секунду друг друга обманывая: Ольга видела, как подрагиваютресницы Марка. Должно быть, он тоже видит, как подрагивают ее ресницы. Сегодняон еще не боится спать с ней в одной постели.

Но что будет завтра?

То же, что с ее отцом и Мананой, — в последний годперед ее самоубийством отец переселился в детскую.

Отец.

Когда появился Марк, Ольга незаметно вышла из-под его опеки.Вернее, это произошло несколько раньше: Инка заменила Игорю Анатольевичу все,она явно выигрывала на фоне несколько пресной дочери. Она могла быть капризнымребенком, который постоянно требует мороженого, и очаровательной женщиной,которая постоянно требует любви.

Только одного не умела Инка — быть скучной.

Тем лучше, думала Ольга.

Тем лучше, даже если с ней что-то случится, у отца останетсяИнка с ее нынешней готовностью к воспроизводству.

Она родит отцу здорового, не отягощенного дурнойнаследственностью мальчика. Или двух. Или мальчика и девочку.

Девочку даже не станут называть в честь старшей сестры —Ольгой: чтобы, не дай бог! — она не повторила ее собственный путь…

Девочка будет похожа на Инку.

А Марк, прежде чем жениться во второй раз, от корки до коркиизучит медицинскую карту потенциальной кандидатки…

* * *

Когда она проснулась. Марка в комнате не было.