Зои ухмыльнулась, стрельнув в меня взглядом, полным торжества.

На мгновение я поверил в ее слова. Но не рассчитан ли весь это спектакль, чтобы внушить мне мою приобретенную у доктора невменяемость, заронить зерно сомнения, якобы и я мог быть уже давно почившим мертвецом, которого оживили с помощью проводов и скрытых под кожей механизмов. Бенкс здесь как бы подвернулся под руку Зои невзначай и стал невольным орудием ее тонкой манипуляции. А девчонка не так проста…

— Он следит за нами, — продолжала она настойчиво. — Вот через этого человека.

— Да боже мой, я протестую, — возмущался журналист. — Более удивительной чуши прежде я никогда не слыхивал. Обвинить меня в том, что я мертвый шпион. Тьфу, такого нарочно не придумаешь.

— Именно, что не придумаешь, — зло осекла его Зои. — И ведь даже говорить с тобой непросто. Ведь ты можешь и не быть человеком вовсе. Я про Эла тоже сначала подумала, что папенька его специально месяц в холодильнике продержал, чтобы сотворить с ним что-то неведомое и богопротивное, понавтыкать в него проводов, радиопередатчик, например, а потом на волю отпустить. И чтоб он за мной как привязанный ходил.

— Месяц в холодильнике? — с таким искренним испугом спросил Бенкс, что мне стало его жаль.

Я качнул головой.

— И вы полагаете, что пока я ошивался вокруг каменной стены… — продолжил он.

— Да и в сомнительной компании Фечера, — подхватила Зои.

— Доктор выследил меня?

— Он мог сделать с тобой все, что угодно! Неужели ты думаешь, что такой богатый и могущественный человек, наделенный умом ученого не заметит за собой слежку и не захочет либо поквитаться с негодником, либо заставить его служить себе. Гипноз. — Зои нагнулась и уже шептала на ухо журналисту: — Гипноз — его страсть. Он непревзойденный в нем мастер. Он может внушить любую иллюзию! Внушить, что ты писатель, что ты имеешь семью, дом где-то там в своем Айдахо, все что угодно. У него пациенты порой блеют, как бараны, и жуют овес, думая, что они породистые скакуны.

Бенкс — бледный, поникший, осунувшийся, напряженно размышлявший — по уши увяз в сомнениях. Да и я не смог сопротивляться. Сам не заметил, как уже смотрел на журналиста как на автоматона, которого нужно если не обезвредить, то хотя бы вскрыть, чтобы убедиться в его принадлежности к армии кукол Иноземцева. И пока я судорожно размышлял, как бы заманить Бенкса в укромное место и заставить его сознаться в шпионаже, Зои рассказывала ему о том, что я пережил в подвале оранжереи, а выяснить, что я не кукла, помогло мое случайное ранение.

— Мы примем тебя к себе в команду, Бенкс, но прежде ты должен пройти инициацию.

— Что за… ин-нициация? — помертвевшими губами проронил журналист.

— Мне до смерти надоело жить среди механических существ, на которых невозможно положиться. Я силой вырвалась из-под отцовской опеки, чудом мне удалось получить бланк участника гонок. Я не могу рисковать, я должна лично убедиться, что ты не автоматон.

— К-как?

— Ты не боишься боли?

— Вообще-то боюсь.

— Если ты еще способен испытывать боль, то ты не мертвец, — это отметает версию о шпионе-мертвяке. И радует.

— Разрази меня гром, с кем я спутался…

— Ты хочешь получить доступ к жизни моего отца? Хочешь написать великое произведение о нем?

— О, да.

— Тогда тебе придется пойти со мной в номер Эла.

— Что вы задумали?

— Доверься мне.

Зои наконец опустошила свой стакан, громко хлопнула им об стол, сорвала с себя шляпку и встала.

— Идешь? — выдохнула она.

Я тоже невольно поднялся.

Бенкс смотрел на нас снизу вверх, в глазах его застыл страх.

— Идем с нами или убирайся к черту, — отрезала девушка. И направилась к двери. Я двинулся следом. Механизм рефлексии трещал и гудел, шестеренки его словно сошли с ума, вертелись со скоростью света, скрежетали, дымились горячим паром — я не мог поверить в то, что Иноземцев дошел до столь высокой степени наглости в своих изысканиях, что стал использовать живых людей как вещи.

Это было немыслимо, мерзко. И я непременно хотел убедиться, что ошибаюсь, а Зои просто сыграла на доверчивости моей и бедного журналиста, который, видно, не особо отличался смекалистостью и живет наобум и в фантазиях.

Мы поднялись наверх, скользнули по ковру ярко освещенного и пустого в вечерний час коридора — постояльцы наслаждались ужином. Бенкс — надо отдать должное его смелости — все-таки последовал за нами. Вошли в номер, я запер дверь, предварительно оставив на ручке с той стороны табличку «Не беспокоить». Зои открыла свой чемодан, вынула целую охапку полицейских браслетов и подала ее мне.

— Эл, будь добр, займись нашим гостем. А ты, Бенкс, ложись спиной кверху, лицом вниз на кровать.

Бенкс замер. Бледный как бумага он уставился на меня, будто ища спасения.

— Хотя бы скажите… что со мной будет?

— Ничего смертельного. — Зои подошла к телефону, подняла трубку и попросила соединить с коридорным. — Будьте любезны, чаю в триста сорок восьмой и бутылку кьянти.

— Но…

— Ложитесь, ложитесь. — Зои махнула мне рукой, повелевая приступить к подготовке. Я, признаться, сам не знал, что делать, но полицейские наручники существовали для того, чтобы ими сковать чьи-либо руки. Стоял, в недоумении поглядывая то на них, то на Зои, то на бледного Бенкса. Девушка нехотя поднялась, помогла журналисту опуститься на мою кровать, почти силой уложила его на живот, смахнув на пол оказавшиеся ненужными подушки. Он развернулся к ней лицом и умоляюще промямлил:

— Я смею рассчитывать на милосердие? — Говорить, прижавшись лицом к покрывалу, было неудобно.

— На милосердие дочери хирурга. Эл, займись хотя бы лодыжками, — нетерпеливо бросила она через плечо. Сидя боком на краю кровати, она расправила плечи Бенкса и пристегнула сначала одно его запястье к железному витому изголовью, следом, ловко перескочив на другой край, — второе.

Когда я наконец приторочил ноги Бенкса к изножью, Зои подобрала юбку, достала из-под подвязки наваху, вновь уселась боком и мягко поглаживая, затылок журналиста, прошептала:

— Я буду очень и очень осторожна, обещаю оставить совершенно незначительный след на вашей спине. Мой отец обычно пичкает своих автоматонов проводами, проникая в грудную клетку со спины.

Она еще не успела разрезать пиджак Бенкса, как тот задрожал всем телом, задергал руками и ногами.

— Нет, прошу вас, не надо, — вскричал он. — Я передумал!

Зои отняла наваху от твида.

— Ну вот. Как же так? Вы были так смелы с самого начала и вдруг струсили?

Ах, как поменялся ее голос! Стал мягким, грудным, кроме того, она вдруг обратилась к журналисту на «вы».